Пространство Откровения

Воздух в каюте никак не мог согреться. Термометры показывали, что температура уже достигла комнатной, но каждая молекула воздуха будто несла на себе отпечаток морозных месяцев. Ярко выраженная спартанская обстановка нисколько не вязалась с представлениями Вольевой об уюте; в сравнении с этим помещением собственное жилье казалось ей образцом комфорта и роскоши. И дело не в том, что Нагорный не желал придать каюте какие-то индивидуальные черты. Совсем наоборот, он пытался это сделать, но по меркам нормальных людей потерпел сокрушительное фиаско — результаты его усилий противоречили друг другу, а потому каюта выглядела еще мрачнее, чем если бы он оставил ее совсем пустой и голой.

А самым ужасным был гроб.

Этот длинный ящик — единственная вещь, которая не была закреплена в тот момент, когда Вольева убивала Нагорного. Гроб не пострадал, но Илиа поняла, что раньше он стоял вертикально, доминируя в обстановке каюты и придавая ей какое-то жуткое величие. Ящик был огромен и, видимо, сделан из чугуна. Черный металл поглощал свет, подобно завесам затворников. Всю его поверхность покрывали барельефы, столь сложные, что одним взглядом проникнуть в их тайны было невозможно.

Вольева рассматривала его в некотором отупении. «Меня хотят убедить, — думала она, — что Нагорный был способен на такое?»

— Юдзи-сан, — сказала она, — мне это совсем не по душе.

— Что ж, с тобой трудно не согласиться.

— Каким же надо быть безумцем, чтобы сделать для себя гроб!

— Законченным, надо полагать. Но гроб тут стоит, и, пожалуй, это единственное свидетельство, которое позволит нам заглянуть в глубину безумия Нагорного. Что скажешь об этих украшениях?

— Безусловно, это проекция его недуга, отражение его болезни. — Теперь, когда Садзаки успокоил ее, она была готова действовать. — Я могла бы заняться изучением барельефов — вдруг это наведет на какие-то мысли. — Глядя на гроб, она добавила: — Чтобы не повторять одни и те же ошибки.

— Здравое рассуждение, — сказал Садзаки, наклоняясь к гробу. Он погладил затянутым в перчатку пальцем неровную поверхность, чем-то напоминающую стиль рококо. — Нам повезло, что тебе не пришлось его убивать.

— Да. — Илиа настороженно покосилась на Садзаки. — Но что ты думаешь об украшениях, Юдзи-сан?

— Хотелось бы мне знать, кто такой Похититель Солнц… или что такое. — Он указал на слова, вырезанные на гробе кириллицей. — Тебе это что-нибудь говорит? В контексте психоза? Что это могло означать для Нагорного?

— Нет, я не понимаю.

— Давай все же попытаемся. Я бы предположил, что в воображении Нагорного Похититель Солнц должен представать кем-то, с кем он имел дело ежедневно, и тут я вижу два наиболее вероятных варианта.

— Он или я! — сказала Вольева, зная, что Садзаки увести от темы не удастся. — Да, очевидно, это так. Но это нам мало поможет.

— Ты уверена, что он никогда не упоминал при тебе о Похитителе Солнц?

— Уж такое я бы обязательно запомнила.

Вот это была чистая правда! И конечно, она запомнила: ведь именно эти слова Нагорный написал на стене ее каюты, написал своей собственной кровью. Вольевой словосочетание ни о чем не говорило, но это не означало, что она его никогда не слышала. По мере приближения крайне неприятного конца их не слишком долгих служебных отношений Нагорный почти ни о чем больше и не разговаривал. В его снах царствовал Похититель Солнц. Как и все параноики, он находил свидетельства злокачественной деятельности Похитителя в самых банальных эпизодах повседневной жизни. Если где-то погасла лампочка, если лифт завез его не на тот этаж, виноват Похититель Солнц. Не бывает случайных сбоев в работе техники, любая порча имущества — результат целенаправленных махинаций некоего существа, пребывающего за сценой, и это понимает только сам Нагорный. Вольева по наивности своей просто не замечает очевидных признаков!

Она надеялась — больше того, она молилась, хотя такое и было против ее убеждений, — чтобы фантом поскорее вернулся туда, где он возник, — в подсознание Нагорного. Но Похититель Солнц ни на минуту не оставлял беднягу в покое. И свидетельство тому — гроб посреди каюты.

— Уверен, что запомнила бы, — сказал Садзаки так, будто в его словах таился некий глубокий смысл, и снова всмотрелся в барельеф. — Думаю, первым делом надо сделать его компьютерную копию. Этот шрифт Брайля зрение воспринимает плохо. Как думаешь, что это? — Он провел ладонью по радиальным линиям. — Птичье крыло? Солнечные лучи, падающие сверху? — Почему ему на ум пришло птичье крыло? — И на каком это языке?

Вольева всматривалась, но картина действительно была чересчур сложна для зрительного восприятия. Да Илиа и не слишком усердствовала. Дело не в том, что ей не было интересно. Вовсе не в том! Но она хотела бы заняться Похитителем Солнц сама и чтобы Садзаки не путался под ногами. Уж очень многое тут говорит о тех невероятных глубинах, куда спустился разум Нагорного.

— Считаю, что он заслуживает самого внимательного изучения, — сказала Вольева осторожно. — Ты сказал «первым делом». А как собираешься поступить, когда мы сделаем компьютерную модель?