Пространство Готлиба

От моих объяснений Лучший Друг пришел в еще большее исступление, закрутился волчком по комнате, затем взметнулся на письменный стол, где попытался перерезать себе вены о ножичек для вскрытия писем, бывшую пилочку для ногтей, укрепив ее в щели. Но оружие оказалось окончательно тупым и особого вреда не принесло, лишь слегка покорябало кожу.

Дабы Лучший Друг не учинил над собою более серьезных предприятий, я привязала его за кисть к ножке стола и, погладив бицепс, попыталась объяснить, что так надо, иначе ничего хорошего не выйдет, и чтобы он по возможности не обижался на меня.

Обмотав Лучшую Подругу шерстяным платком, я перевязала его бечевкой, а затем уложила в спортивную сумку с теннисной ракеткой, нарисованной на боку.

Мне необходимо было успеть на четырехчасовой автобус, идущий в город, а потому я, застегивая на ходу пальто, выкатилась во двор. Я, конечно, знала, во что превратятся мои руки после этого путешествия, ведь до автобусной станции предстояло преодолеть почти три версты, а в городе один Бог знает сколько нужно сделать пересадок, пока я доберусь до вокзала.

Вежливые и сердобольные люди внесли коляску вместе со мною в автобус, который тут же отправился по снежной дороге в Санкт-Петербург. Пот тек с меня ручьем, и какая-то пожилая женщина, укутанная в пуховый платок, запричитала на весь автобус:

– Ой, бедненькая! Что же с ножками твоими приключилось, у такой молоденькой?

Она порылась в своей кошелке и, выудив из нее монетку, протянула мне.

– На-ка, болезная, копеечку!

– Да что вы, в самом деле! – разозлилась я. – Что я, нищенка какая-нибудь!

Старушка обиделась и забубнила себе под нос о человеческой неблагодарности, а со всех сторон ее поддержали попутчики, совестя меня, что бабушка делала все от чистого сердца, а я не поняла ее благородных устремлений и не приняла подарка с открытым сердцем.

В конце концов, чтобы не напрягать обстановки, я извинилась перед старушкой, а та в ответ поджала обиженно бесцветные губки и процедила:

– А копеечку я тебе теперь не дам!

И тут я увидела его!.. Он сидел на переднем сиденье, втянув голову в плечи, прикрываясь большим медвежьим воротником. На черном драпе пальто таяли снежинки, он то и дело поводил шеей, и капли скатывались куда-то под ноги.

Господи! – взмолилась я про себя. – Не дай, Господи, чтобы он меня заметил!

Не успела я договорить молитву, как Владимира Викторовича что-то насторожило, он заворочал головой, бросая на попутчиков подозрительные взгляды и посекундно вскашливая в тепле после морозной погоды.

Я сидела в своей коляске на задней площадке, сокрытая многочисленными пассажирами, и потому он все же меня не заметил и принялся наблюдать в окно природу, подсматривая в мокрый кружочек, который кто-то проделал теплым пятаком на замороженном стекле.

– Хочешь хлебушка? – спросила старуха в пуховом платке громко и неожиданно.

Меня всю передернуло от ее мерзкого голоса, и, вероятно, я так взглянула в ее морщинистое лицо, что она тотчас захлопнула беззубый рот и стала резво протискиваться в середину салона.

До Санкт-Петербурга автобус прошел экспрессом и затормозил на окраине города, возле большого универсального магазина, где все и сошли. Я же умышленно задержалась в душном салоне, чтобы не столкнуться с сапером, который, напротив, постарался сойти в числе первых, прокладывая себе дорогу плечом.

Я видела через окно, как Владимир Викторович сел в такси и покатил в сторону центра, и только после этого свободно вздохнула.

– Болезную в автобусе забыли! – услышала я старушкин голос, но уже не рассердилась на него, а, наоборот, обрадовалась его безопасности и подкатила к самым ступенькам автобуса.

Мою коляску подхватили чьи-то руки и опустили резиновыми колесами в городскую слякоть, по которой я и покатила к следующему маршруту…

Мне невозможно пользоваться метро, в этом вся проблема спинальников на колясках, а потому я добиралась до вокзала еще двумя автобусами и одним трамваем.

Я поспела к перрону вовремя, а если быть точнее, чуть раньше, минут за пятнадцать до подачи состава, и решила перекусить под навесом парой сосисок, но тут разглядела в меню на прилавке название "Пита с курицей" и сразу вспомнила ваше пристрастие к этой еде, мой дорогой Евгений.

Ах, это оказалось достаточно вкусно, но на мое усмотрение слишком жирно; я даже капнула маслом на пальто и припорошила пятно солью, надеясь, что она съест жир…

Наконец поезд затормозил у платформы, и многие тут же поспешили занять свои места.

Я была выдержанна и дождалась, пока основная волна пассажиров рассядется по своим полкам, и только после этого покатилась вдоль состава.

– Не возьмете сумочку до Москвы? – спрашивала я у проводников. – За пятьдесят копеек, а?

– Мало, – отказывались проводники.

– А семьдесят?

До головы поезда осталось лишь три вагона, и я испугалась, что сумку так и не приспособят, а потому предложила за услугу целый рубль.

– Давай сюда, – согласился повар из вагона-ресторана и, засунув целковый под накрахмаленный колпак, взял у меня сумку. – Кому?

– Евгению Молокану, – ответила я. – В собственные руки.