Простой советский спасатель 4

— А про остальное ты тоже расскажешь? Про труп, про архивариуса с его тайнами энского двора? Про отца с соседом? Лен, ну что ты, в самом деле. Чтобы сдать эту находку, нужно или легенду получше придумать, где мы ее взяли, или промолчать до лучших времен, чтобы не вляпаться в историю похлеще. Ты думаешь, нам кто-то поверит, что мы нашли только одну брошку и больше ничего?

— Но… мы же взаправду больше ничего… — растерянность в голосе Лены вызвала во мне странное чувство: то ли я такой циник, то ли девушка все-таки настолько не испорчена квартирным вопросом, в смысле, до глубины души верит в добро и справедливость.

Ну да, скорей всего второе. Неиспорченное дитя последних лет благословенной советской эпохи, когда и двери не запирались весь день, и всем подъездом отмечали рождения, свадьбы или похороны. И последним рублем могли поделиться с соседом, приютить на ночь незнакомца, перевести бабушку через дорогу. «Не то, что нынешнее племя. Богатыри, не мы», — всплыло в голове, я даже дернулся от неожиданности. О чем я вообще думаю?

— Леш, ну почему ты всегда так…

— Плохо думаю о милиции? Или о местных чиновниках?

— И об этом тоже. Не может быть, чтобы именно так все было! — воскликнула девушка.

— Может, Лена, еще как может, — вздохнул я, облокотился на прохладную кирпичную стену и продолжил. — Ну, вот представь себе на минуточку, мы с тобой сдали эту камею куда следует, — а правда, куда сдают клады? — Потом нас начинают допрашивать с пристрастием, где нашли, почему именно там искали. Отговорки про случайность, конечно, прекрасны, но в них мало кто поверит. Особенно когда вспомнят, что наши… э-э-э-э… что твой отец вместе с соседом великие любители городской истории. Если же кто-то скажет, что они дружбу с архивариусом водили, допросы начнутся по второму, а то и по третьему кругу.

— Очень мрачная картина, не думаю, что ты прав, — упрямо поджав губы, заявила Лена.

— Хорошо, давай другой вариант. Товарищи милиционеры и чиновники от искусства нам с тобой поверили. Камею мы сдали, процент от государства получили.

— Какой процент? — удивилась девчонка.

— Ну как какой, за клад вроде двадцать пять процентов от стоимости найденного положено, разве нет? — что-то такое смутно вспоминалось, но поскольку настоящий схрон мне попался впервые, то я и не знал, как обстоят дела с наградой за находку.

— Не знаю, — растеряно подала плечами Лена.

— Ладно, об этом потом, — отмахнулся я. — Ну и дальше будет, как потом, — юморист, ёлы-палы. — В том смысле, что в город, искать юсуповский клад, попрутся люди всех мастей и окрасов. Спокойная жизнь закончится, потому что вряд ли это будут очень честные и порядочные искатели сокровищ. Скорее, какой-нибудь криминал, мелкие воры и прочая шушера. А закончится, Леночка, закончится все катастрофой.

— Какой катастрофой?

Лена по-прежнему мне не верила, но, увы и ах, мой опыт работы и прожитая жизнь рисовали именно эту картину.

— А дальше, кто-то из прибывших решит, что мы с тобой прикарманили большую часть сокровищ. За нами сначала начнут следить, а когда поймут, что мы не сорим деньгами, не покупаем шикарных вещей, решат, что мы по-умному припрятали богатство до поры до времени. Или тратим его потихоньку. Как ты думаешь, что начнется после того, как эта замечательная идея осядет в чье-то буйной голове?

— Что?

— А то… — я отлип от стены, повел плечами, распрямляясь, забрал у Лены камею и задумчиво на нее посмотрел. — А дальше будет то, что в твою семью придут страшные люди и потребуют показать, где ты спрятала богатства. И твои заверения о том, что кроме броши мы с тобой ничего не нашли, они пропустят мимо ушей.

— Но почему?!

«Непробиваемая!» — скрипнув зубами, я продолжил.

— Потому что у них другой склад ума. Они, да-да, воры и прочие жулики, прикарманили бы часть клада, чтобы ни с кем не делиться. Поэтому и будут добиваться от тебя и твоей семьи той правды, в которою сами верят. А когда не услышат её, как думаешь, что сделают?

— Что? — прошептала Лена, заметно бледнея на моих глазах.

— То самое… — вздохнул я. — Грохнут нас, Леночка, и тебя и меня, и папу с бабушкой. Боюсь, могут даже дядю Лешу замочить. Он же у нас самый главный по кладам.

Черт, а ведь как все складно я придумал, надеясь угомонить порывы Лениной души. Может и правда, отца сгубило прошлое? Именно за кладом приходили к нему, а когда не нашли, решили убить? Нет, не сходится… Сгорела наша с Галкой квартира, где хранилась часть архивов отца. Тогда что?

Какая-то мысль вертелась, не давая покоя, зудела под черепушкой, но не шла в руки, издевалась где-то на задворках сознания над моими потугами ее выловить. Отчего-то я четко осознавал: будущие смерти в моей семье напрямую завязаны с треклятыми картами и не менее треклятым архивариусом Лесаковым Федором Васильевичем, будь он неладен. Вот зачем ему понадобилось раскрывать свои тайны моему отцу? Ну и пусть бы все эти секреты сгинули вместе с ним на тот свет. Зато все были бы живы!

— Леш, Леша!

— А? — что-то я чересчур увлекся, ушел в себя.