Простой советский спасатель 3

— Ну что, Алексей Степанович, поговорим? — наконец заговорил фальшивый мичман, шутник, балагур, хороший начальник, которого я знал под именем Сидора Кузьмича Пруткова.

— Попробуем, — пожал я плечами, но так и не встал с дивана.

— Дерзишь, Алексей? — улыбнулся Сидор Кузьмич.

— Никак нет, товарищ… простите, не знаю, кто Вы по званию, — вытянув шею, я демонстративно оглядел мужчину, одетого в гражданскую одежду без опознавательных знаков.

— Не стоит, Алексей, да оно тебе и не нужно, — примирительно заговорил Кузьмич. — Без обид, служба такая, — мичман развел руками.

— Хорошая служба — врать всем вокруг. Семье тоже врете?

Я старательно пытался вести себя как обиженный мальчишка, все-таки начальник ОСВОДа для пацанов-спасателей большой авторитет, тем более бывший мичман. И Лесаков-младший вправе обижаться на то, что взрослый товарищ, которому он доверял, оказался не тем, за кого он его принимал. Но, кажется, получалось не очень.

— Прощенья не прошу, государственная безопасность превыше личностей и личных отношений, — с этими словами Сидор Кузьмич подошел к большому шкафу справа от входной двери, открыл дверцу и чем-то зазвенел.

— Чаю хочешь? — на секунду выглянув из деревянных недр, поинтересовался я.

Черт, а ведь я не завтракал. Желудок предательски заурчал, мичман хмыкнул, и посуда загремела сильнее.

— Хочу, — я сдался, принимая предложение перемирия.

Через минуту на журнальном столике возле дивана, на котором я сидел, появились два стакана в железных подстаканниках. Я даже подался вперед, чтобы внимательно разглядеть один из них, странной формы. Железная подставка больше походила на перевернутую фуражку с очень вытянутым козырьком, на котором разместился щит с мечом, красной звездой, серпом и молотом с надписью ВЧК на боку. Второй был стандартной форм тоже с эмблемой и надписью КГБ.

Наверное, фирменные, вручали за особые заслуги, или на юбилейные даты особо отличившимся сотрудникам. Таких подстаканников я ни разу не встречал за свою долгую жизнь. Даже не знал, что такие существовали, хотя одно время увлекся коллекционированием необычных подставок для стеклянных стаканов.

Так же молча Сидор Кузьмич водрузил на стол закипевший электрический чайник, видимо, в шкафу под розетку него специально вырезали отверстие в стенке. Поставил сахарницу с кусковым сахаром, вазочку с бубликами и отдельную с шоколадными конфетами, положил позолоченные чайные ложки.

«Богато живут», — хмыкнул я, дождался, когда Кузьмич разольет заварку и кипяток, взял пару кусочков сахара, обмакнул в горячий чай и с удовольствием откусил любимую сладость. На конфеты даже не глянул: советского комсомольца шоколадом не купишь. Поржал про себя над собственной дурацкой шуткой, сделал первый глоток и посмотрел на Кузьмича.

Мы встретились глазами, молча салютнули друг другу стаканами, отхлебнули и почти синхронно поставили кружки на стол.

— Лесаков, что ты знаешь про энские подземелья? — не сводя с меня глаз, в лоб спросил Сидор Кузьмич.

Я очень постарался удержать лицо и не выдать свое удивление. Отчего-то мне казалось, что особист будет ходить вокруг да около, заходить окольными путями со всех сторон, заговаривать мне зубы, ловить как пеленгаса на живца, чтобы, в конце концов, подсечь и вытащить всю раздобытую мной информацию.

— Не больше, чем все остальные, Сидор Кузьмич, — пожал я плечами.

— Ой, вре-е-шь, — мичман прищурился и покачал головой. — С таким дедом и только общую информацию?

Ишь ты, решил, правдой-маткой расположения добиться? Ну-ну.

— О каком деде речь Сидор Кузьмич? Сирота я, Вам ли не знать. Вот уже пару лет как у меня никого не осталось. Последней бабушка ушла, которая меня воспитала, — я снова обмакнул сахар в чай, закинул в рот и с наслаждением хрустнул не подтаявшей частью: лучше всяких конфет, честное слово!

— А Федор Васильевич Лесаков разве не твой родственник? — особист достал из штанов коробок спичек и пачку «Примы», вытащил сигарету, помял её в пальцах, сунул в губы, чиркнул спичкой о красный фосфор, прикурил, с наслаждением затянулся и выпустил дым через ноздри.

— Зарплата маленькая? — не удержался я от подколки, кивнул на любимую пролетарскую марку.

— Нравится, — просто ответил Кузьмич.

— Нет, Лесаков не мой дед. Иначе я бы знал, — ответил я. — Родители ничего о нем не рассказывали. Мой дед погиб в годы Великой Отечественной войны, сгинул без вести, насколько я помню.

— А Лесовой?

— Это кто? — сердце дрогнуло и заколотилось, но я твердой рукой поднял стакан с чаем и неторопливо повторил все действия: утащил из сахарницу любимую сладость, обмакнул кусок в горячую воду, закинул в рот, похрустел, проглотил, запил.

— Степан Иванович Лесовой, — повторил Сидор Кузьмич. — Сосед твоей приятельницы Елены Николаевны Блохинцевой, дочери нашего именитого энского доктора Николая Николаевича Блохинцева. Оба они историки-любители, друзья-товарищи по интересам, так сказать.

— Чистосердечно признаю — Елену Блохинцеву имею честь знать. Мы с ней подружились после нашего с Вами нудистского рейда. Это же не запрещено законом — дружить с нудистами? Точнее. С нудисткой?