Простое море

— Этого я вам не могу гарантировать. Лед — он, знаете ли, человек вольный. Ну, счастливой вахты. Вот вам моя электрогрелка на ночь. Механики топить будут плохо — им сейчас не до этого.

— Спасибо. Постараюсь ничего не забыть, — пообещал Владимир Михайлович, взял под мышку электрогрелку и понес ее к себе в каюту, с отвращением думая о том, что сейчас придется лезть в холодную, пахнущую крупой провизионку — подсчитывать продукты.

2

Стылая, чуть затронутая портовыми фонарями ночь нехотя уплывала на запад, за низкий бетонный мол. Промозглое утро постепенно обнажало ледяные блины на воде, покрытые инеем суда, скрючившихся вахтенных и приземистые здания складов и мастерских. Вдоль пирса медленно прохаживался охранник в валенках, со старой винтовкой. По хрустящему инею, покрывающему палубы, потянулись первые аккуратные дорожки следов.

На «Градусе» двигатель работал с шести часов утра, а осунувшиеся, чисто умытые механики сидели в салоне и наливались крепким чаем, повесив тужурки на спинки кресел и расстегнув верхние пуговицы на свежих робах. Дизель ровно гремел, и палуба подрагивала. Вместе с палубой вздрагивал стол, нежно звякали ложечки в стаканах, и темная поверхность чая морщилась волнами, похожими на условное обозначение возвышенностей на топографических картах. В батареях отопления голубем ворковала вода. Свет везде горел исправно. Брашпиль и лебедка оказались в порядке. Обе топливные цистерны налиты соляром под завязку. Что еще надо механику для полного счастья?..

В восемь часов второй помощник капитана Владимир Михайлович вышел из рубки и направился на корму, посмотреть — не забыл ли вахтенный матрос поднять флаг. Такое с вахтенными случалось приблизительно раз в две недели. Вахтенным сейчас стоял Абрам Блюменфельд — тихий, могучий и низколобый матрос, у которого на плече наколот синий туз, проткнутый кавказским кинжалом, три строго вертикальные кляксы и коряво написанное слово «Маруся». Работать Абрам мог за троих, а вот сообразительности у него заметно недоставало.

Абрам стоял у флагштока и накручивал флаг-фал на утку.

— Доктор только что пришел, — сказал он, увидев вахтенного штурмана. — Сказал, что на Парковой улице ночью ларек обчистили.

— А он не сказал, что ты флаг задом наперед поднял? — спросил Владимир Михайлович. — Пора бы проснуться к концу вахты-то...

Абрам несколько секунд смотрел на флаг, пока не сообразил, что звезда и серп и молот, которым полагается быть в верхнем углу, оказались в нижнем. Он стал торопливо развязывать фал.

— Извините, я не заметил... У меня всегда что-нибудь не так получается, — вздохнул Абрам. — С полвосьмого думал о том, как бы не забыть флаг поднять...

Он перевернул флаг и снова закрепил фал.

— Кого еще нет? — спросил второй помощник.

— Ломакина, Преполивановского, старпома и Сергея Николаевича. Остальные все дома, — сказал Абрам, посмотрел на берег и добавил: — Вон стартом идет. А Ломакин вчера на день рождения пошел. Хорошо, если к самому отходу прибежит.

— Я ему прибегу к отходу, — погрозил Владимир Михайлович. — Две недели будет бессменно гальюны драить.

Абрам улыбнулся.

— Раза три заставите подраить, потом простите. У вас характер мягкий.

— Не говори ерунды, — сказал второй помощник. — У меня мягкий характер, пока вы не пытаетесь сесть мне на шею.

Легко взбежал по трапу Коля Бобров .

—Привет службе, — улыбаясь, сказал он, подавая руку второму.

Абрам спрятал за спину грязные руки, сделал шаг назад.

   — Здравствуйте, товарищ старпом, — сказал он. — Сегодня ночью на Парковой улице ларек обчистили. Вы не слыхали? Это доктор мне рассказал.

Коля Бобров громко расхохотался.

— А ты там руку не приложил случайно? Ну как дела, Володя? Заявку дал на выход?

— Подал. А дела — в норме. Машина, как слышишь, тарахтит. Механики ходят, как новорожденные.

— Доктор трезвый пришел?

— Вряд ли. А вообще — я его не видел.

— Преполивановский явился, — сказал Абрам.

— Где?

— За рубкой пробежал и прямо в кубрик юркнул, чтобы вы не видели. Вот хитрый!

— Не хитрый, а ушлый! — назидательно сказал Коля Бобров. — Ну, Володя, пойдем в рубку. Покажешь мне, какие вешки дергать будем.

— Нельзя, начальник. Сейчас капитан пожалует — надо встретить. Ты посмотри сам. Я все обозначил на карте — три буя и двадцать восемь вех. Это не считая обстановки Усть-Салминского фарватера, которую — чует моя душа — тоже снимать придется. А лучше всего — сходи пока попей чаечку, съешь булочку. До Салмы шесть часов ходу. Успеешь разобраться.

— Святая правда. Одно нехорошо — опять на Настин фартук смотреть придется. Ну, будь что будет! — махнул рукой старпом и пошел к трапу, ведущему на главную палубу.

С буфетчицей Настей у старпома были очень напряженные отношения. Настя всегда умела дотошно объяснить происхождение полос и пятен на своем зеброобразном фартуке. Коля Бобров, которому по долгу службы приходилось выслушивать эти объяснения, молча наливался багровой злобой, пускал пену и вдруг, обрывая деловитую Настину скороговорку, зловеще шипел:

— Сгинь... Сгинь...

Настя поспешно удалялась под спасительную сень камбуза.