Просто жизнь

Когда наступил вечер, он лег на нары, уставший, но довольный тем, что потолковал с друзьями. Так до полночи и лежал с открытыми глазами, думая о недалеком прошлом.

А в крышу нудно и беспрестанно барабанил дождь.

5

В сентябре Андрей собрался в Челябинск. Покидал Егозу с грустью. Перед отъездом побывал еще раз у избушки, посидел на прощанье. Погода выдалась на редкость теплая, воздух был прозрачен. Уже подернулись желтизной березы, и эта желтизна вкрапилась в неуемную зелень сосен. Далекая восточная кромка горизонта строго очерчивалась, а горы на западе казались особенно выпуклыми. Уже повисла над всем этим простором еде уловимая осенняя грусть. Месяцы, проведенные на горе, останутся в сердце и в памяти.

Провожал до вокзала Демид. Василий простился у ворот дома. Нахмурив брови, пожал руку и, видя грустное настроение брата, сказал сурово:

— Крепись!

Надеялся Андрей, что придет на вокзал и Нина Петровна: накануне виделся с Борисом, говорил об отъезде. Жалел Нину Петровну, а понять не мог. Ему казалось, что она слишком пристрастна к людям, смотрит на них с обидой. А жить так, как она, не подпуская к себе никого, ожидая от других только обиды, невозможно. Его порой захлестывало чувство острой жалости к этой одинокой женщине.

Нина Петровна провожать не пришла. Перед отходом поезда появился Борис. Он остановился на перроне, разыскивая Андрея. Увидел и разом просиял, бросился навстречу, держа в руках баночку, завернутую в газету. Подбежав, сунул ее Андрею.

— От мамы! — сказал он. — Варенье из земляники!

— Ну, зачем же! — улыбнулся обрадованный Андрей и прижал здоровой рукой голову мальчугана. Невольные слезы затуманили глаза. Чтобы не показаться Демиду малодушным, Андрей отвернулся, заторопился в вагон. А Демид дипломатично отвернулся и с удивлением принялся рассматривать изысканно одетую, полную женщину, прогуливающуюся по перрону.

— Дядя Андрей, — спросил Борис, — вы еще приедете на Егозу?

— Приеду! — пообещал Андрей, вскочил на подножку вагона, и, раздумав, снова спрыгнул на землю, обнял Бориса, поцеловал в лоб. Потом подтолкнул ласково в плечо:

— Ну, уходи, уходи.

— Мама говорит, чтобы вы поскорее поправлялись. Еще она говорит: будете в Кыштыме, заходите к нам. А еще: поедет мама в Челябинск, навестит вас.

— Спасибо.

Андрей вошел в вагон, а следом Демид втащил чемодан.

Прощанье было коротким. Демид по-медвежьи сжал руку дяди повыше локтя, тряхнул головой:

— Счастливо тебе! Надеемся, выдюжишь…

Скупо улыбнувшись, Демид по-дружески подмигнул Андрею, стал пробираться к выходу. Когда его широкая спина скрылась в тамбуре, Андрей сел на лавку, и лишь теперь затревожились, закружились мысли о завтрашнем дне.

* * *

Лето, проведенное на Егозе, прошло с пользой: Андрей окреп, подготовился к испытанию. Операция была тяжелой. Несколько дней метался в бреду. Ни на минуту от койки не отходила сестра, поддерживала больного уколами.

Рука пылала, будто сунули ее в жаркую печку, а от огня сводит пальцы, плечо, и страшная боль передается всему телу, туманит сознание. Иногда Андрей приходил в себя. Тогда ему казалось, словно кто-то прикасается к кости чем-то металлическим. Каждая клеточка тела напрягалась, становилась восприимчивой к любому внешнему воздействию. Даже легкое прикосновение ко лбу теплой суховатой руки сестры вызывало болезненную реакцию.

Дважды в сутки приходил хирург, садился на табуретку, наклонял к Андрею молодое, всегда до синевы выбритое лицо. Андрею иногда думалось, что это вовсе не хирург, а поэт, потому что у него такие серые мечтательные глаза и высокий чистый лоб. Вот сейчас улыбнется, нащупает пульс и начнет вполголоса проникновенно читать стихи. И белая, похожая на поварскую, шапочка на голове не рассеивала впечатления.

— Как дела, тезка? — спрашивал хирург хриповатым голосом, и очарование пропадало. Голос был грубый. Андрей молчал. А тот, не ожидая ответа, задавал вопросы сестре. Она обстоятельно отвечала, безбожно картавя. Потом все это вдруг проваливалось в какую-то бездну, возвращался оттуда Андрей более ослабленный.

Однажды сестра поведала о том, что у молодого хирурга операция, сделанная Андрею, самая удачная. Об этом говорил сам профессор. После этого Андрей с большой теплотой стал приглядываться к молодому врачу.

Больше месяца длилась борьба за жизнь. Все хирургическое отделение знало об этом, от нянек до больных. Андрей лежал в отдельной комнатушке. И часто больные, которые могли ходить, караулили у дверей сестру и настойчивым шепотом спрашивали:

— Ну, как сегодня?

Огорчались, если состояние Андрея ухудшалось, радовались, если тяжелобольному делалось лучше. Это были абсолютно чужие люди, даже не видевшие ни разу Андрея в лицо, случайно попавшие с ним под одну крышу.

Когда, наконец, настало время переводить Андрея в общую палату, сразу нашлось столько охотников устроить его с собой рядом, что сестра не на шутку рассердилась, заявив, что сама знает, куда поместить больного и пусть, пожалуйста, не вмешиваются не в свои дела.