Просто жизнь

— Ей-богу, ты мне нравишься. Мне такие товарищи нужны. Откуда, скажи на милость, у тебя такая хватка?

— Старинку вспомнил, — улыбнулся Андрей.

…Было это в совхозе месяца два спустя после его создания. Суетни и неразберихи тогда хватало: люди разные, совхоз только начинал жить. Комитет комсомола лишь организовался — ребята еще не привыкли друг к другу. И вот решили на комитете: одно из четырех отделений совхоза сделать целиком молодежным. Директор отмахнулся: некогда, обождите. Побежали к парторгу: он тоже закрутился не меньше директора. Не помог. А тут еще секретарь комитета заболел, грипп свалил. Все заботы легли на Андреевы плечи — был он заместителем секретаря. Дуся губы закусила, словно бы сказать хотела: «Как же так, ребята, неужели отступим от своего?» И сманила Андрея одним планом. Синилов было отбрыкиваться стал, она прищурилась презрительно: «Эх, ты…» Согласился. Пошел к директору, напросился на прием.. Тот принял. А с Андреем прибыли все члены бюро, расселись.

— Ну, что ж, товарищи, — сказал Андрей, волнуясь, — заседание комитета комсомола считаю открытым. На повестке дня один вопрос…

Директор на дыбы поднялся, зашумел, но видит — проиграно его дело. Кричи не кричи, а комсомольцев не переспоришь. Махнул рукой:

— Ладно. Выкладывайте.

Потом жал ребятам руки, благодарил. Чуть позднее на районном партийном активе похвастал: вот, мол, какие у меня комсомольцы. Орлы! С тех пор комитет комсомола Степного считался в районе самым боевым, напористым. После этого случая ребята как-то сблизились между собой, силу свою почувствовали, уверенность обрели.

…Андрей взглянул на Колечкина, хотел было рассказать об этом, но раздумал. Не поймет. О другом бы — о выпивке, например, или о калыме каком-нибудь — иная статья, заинтересовался бы. Вдруг Семен хлопнул себя по лбу, обозвал ослом, вспомнив, что кто-то из друзей приглашал в гости.

— Пойдем, пойдем! — потащил он Андрея. Тот упирался.

— Пойдем, — убеждал Семен. — Мы сегодня должны с тобой по маленькой пропустить. Непременно, на прощанье. Может, последний раз видимся. Завтра я на посевную. Когда вернусь? И ты уедешь скоро. Пойдем, ей-богу!

— Не зови, — отказался Андрей. — Не любитель я по гостям ходить.

— Зря! — обиделся Колечкин. — Зря. Держись за меня — не пропадешь. Я жить умею и тебя научу. Потом спасибо скажешь.

— Ничего, как-нибудь проживу, — улыбнулся Андрей и помахал Колечкину рукой. — Пока!

Хорошо сегодня получилось. Нужное дело сделал, и Иван с Машенькой поверили в него. Знала бы Дуся — одобрила бы. Настроение светлее стало. Скорее бы в строй! Эх, удрать бы к своим ребятам, к Дусе! Да, но он болен, кому он там нужен такой? Дуся молодая, красивая, ей скоро надоест больной. И останется он снова один. Нина Петровна уже крепко обожглась в жизни, ей так хочется верности, она-то будет его ценить. Она ведь так одинока… Так, может, к Нине Петровне? В самом деле? Поступит опять на завод: никто не осудит, что не вернулся на целину. Причина уважительная. С болезнью шутки плохи. Женится на Нине Петровне, она хорошая, домик у нее свой, вот и семья, свой угол, свое счастье. Бориска помехой не станет, скорее наоборот…

8

Тоска. Опускаются руки — ничего не хочется делать. Письмо писать Дусе не стал. И она молчала, — наверно, посевная в разгаре. Надоел хирург, все время вежливо называвший больного тезкой. Раздражать стала тетя Нюра, хотя она по-прежнему была добра. Забросил книги. Крепче цепи держал недуг. Цепь можно перепилить, порвать… А недуг не сбросить с плеч. Хотя лечение подходило к концу, но нескоро еще вернется здоровье, инвалидом еще придется походить. А сердце рвалось куда-то. И частенько Андрей наведывался на вокзал. Будоражили паровозные гудки. Они звали странствовать, звали в город, где прошла ранняя юность, а то к бывшим друзьям — комсомольцам. Гудки приносили привет из далекой целинной земли, от широких степей, где так славно начиналась новая жизнь. Они вызывали яркие воспоминания о голубом озерном крае, где отгорело Андреево детство и где жили дорогие люди. Уносился в мыслях на Егозу, к избушке на курьих ножках, и будто снова горные ветры ласкали разгоряченное лицо, а синие дали лечили от тоски.

Однажды, уже в конце мая, бродил Андрей по привокзальной площади, радуясь бестолковой сутолоке пассажиров. Они, как всегда, куда-то бежали, спешили, толкали друг друга. Этих людей звала дорога, дальний путь. Скоро он позовет и Андрея.

Приметил он вдруг робкую стайку школьников. Жались они к левому крылу здания вокзала. Вот и малыши куда-то едут. Видно, впервые, — вон у них какие любопытные ив то же время немного испуганные лица. Андрей остановился, посмотрел на них с улыбкой. И вдруг один из этой стайки сорвался с места и кинулся навстречу:

— Дядя Андрей! — звонко закричал он. — Дядя Андрей!

Андрей обрадовался: к нему бежал Борис. Вот он ткнулся ему в живот, обхватил Андрея руками и поднял сияющие глаза-смородинки.

— Ты как сюда попал? — улыбнулся Андрей.

— А мы на экскурсию. В Ильменский заповедник.

— Молодец!

— Дядя Андрей, вы когда к нам приедете?

— Скоро.

— Правда?

— Правда.