Просто жизнь

Семину было легко, весело, казалось, горы может свернуть. Солдаты счищали с одежды болотную грязь, щелкали затворами, проверяя винтовки, о чем-то вполголоса разговаривали. На их лицах не было напряжения, которое появлялось раньше в преддверии боя. Бойцов как будто бы подменили: они чувствовали себя уверенно и спокойно. Это не удивляло Андрея — самое страшное было позади, никто — ни он, ни Петька — в эти минуты не думал, что где-то еще идут тяжелые бои и гибнут люди. Предстоящая операция по прочесыванию леса воспринималась как прогулка.

— Значит, пустишь, если приеду? — снова спросил Сарыкин.

— Не сомневайтесь!

— А меня? — В Петькином голосе прозвучала ревность.

— И тебя.

— Где ж ты нас уложишь? — засомневался Сарыкин. — Ведь твоя комната — с чулан в моей избе.

— Как-нибудь разместимся!

— Очень мне охота побывать повсюдову, — продолжал Сарыкин. — Кремль охота посмотреть, в Мавзолей сходить. Я покуда все это только в кино видел. Промелькнет на белом — не разберешь.

— Приезжайте! — сказал Семин. — Красная площадь от моего дома — сорок минут езды.

— Близко, — с уважением произнес Сарыкин.

— Мы хоть и не в центре живем, но и не на окраине.

Сарыкин хотел было записать адрес, но прозвучала команда, и все побежали строиться.

4

Бойцы шли цепью в двух-трех метрах друг от друга, винтовки держали наперевес. Справа от Андрея шел Петька. Когда он поворачивал голову, Семин видел круглый стриженый затылок: Петька носил пилотку на свой манер, сильно надвигал ее на глаза. За это ему попадало от старшины. Петька молча выслушивал замечание, поправлял пилотку. Как только старшина отходил, снова возвращал ее в прежнее положение.

— Так форсистее, — утверждал он.

Слева шагал Сарыкин — Андрей только сейчас обратил внимание на его руки, державшие винтовку. Были они большими, непропорциональными росту. Глаза Сарыкина не рыскали по сторонам, как у Андрея и Петьки, смотрели вниз. Семин подумал, что Сарыкину на фронте было тяжелее, чем ему и Петьке, потому что он старый, и подосадовал на себя за то, что не совершил ничего героического, воевал, как сотни других, не хуже и не лучше.

Нагнувшись, Сарыкин подобрал что-то с земли. Стал на ходу рассматривать. Повернувшись к Семину, сказал:

— Ступайте, мальцы, потихонечку, а я — к лейтенанту.

— Куда он? — спросил Петька, когда ефрейтор скрылся за деревьями.

— К Овсянину побежал.

— Зачем?

— Не знаю. Поднял что-то с земли, повертел в пальцах и побежал.

— Видно, знак какой-то нашел, — произнес Петька. — Теперь поаккуратней надо.

— Чепуха! — возразил Андрей.

Он по-прежнему не верил, что будет бой, чувствовал себя как на прогулке. Ему нравился лес, осыпанный солнечными бликами. Птицы шныряли с ветки на ветку, с дерева на дерево и пели. Их голоса то доносились из глубины леса, то возникали совсем рядом. Птицы щелкали, свистели, выводили такие трели, что хотелось остановиться и слушать. Птицы были частью леса, наполняли его жизнью, которую порой не видишь, только слышишь, потому что для лесных птах каждый лист — плащ-палатка, а расщелина в дереве — блиндаж. Птицы радовались солнцу, теплу, они, видимо, шалели, как и Семин, от запахов весны, от того удивительного воздуха, который пьешь и не напиваешься, который пьянит, заставляет забыть то, что было. Почудилось: окопы, отсыревшая одежда, чирьи на теле — все это только снилось, и вот теперь он, Семин, проснулся и дышит теплым воздухом, наполненным хвойным ароматом.

— Стой! — неожиданно прохрипел Петька, возвращая Андрея к действительности.

Тот остановился.

— Под ноги посмотри!

Семин посмотрел и обмер: в полуметре от него пряталась в травке ржавая проволочка. Чуть подальше виднелась другая, третья, четвертая. «Мама родная!» — мысленно ахнул Андрей. — «Мины!» И почувствовал: подгибаются колени. За кустами темнели блиндажи, скрученная в спираль колючая проволока.

— Осторожно, братва! — крикнул он.

— Чего орешь? — откликнулся кто-то. — Не слепые, чай.

— Назад надо, — сказал Петька.

Они попятились. Когда очутились на безопасном месте, Петька спросил:

— Испугался?

— Еще бы!

— Я тоже. Зацепишь такую и — похоронный марш.

— Солдат без музыки хоронят, — машинально произнес Семин.

— Это я так, к слову, — проворчал Петька.

«Вот она, прогулка, — подумал Семин. — Еще бы чуть-чуть и…»