Просто жизнь

Можно было уходить, но Тимофей Тимофеевич, судя по выражению его лица, склонен был продолжать разговор. Ему действительно хотелось рассказать, что в молодости он тешил себя разными надеждами, потом женился, и все пошло прахом. На жену ворчал — рожает часто. А она в ответ: «Сам виноватый». Ничего такого, что все бабы тайком делали, она не позволяла. До войны четверых сладили и после нее троих. Самый меньший еще мамкину титьку сосет. Никто не помер — не то что у цацы этой, Василия Ивановича. У него, Тимофея Тимофеевича, хоть он и худо живет, все детишки, словно боровички на опушке, крепенькие да складненькие. До самой слякоти босиком бегают и не болеют. Кабы не орава эта, он многого достиг бы. Чего именно, не может объяснить, но чувствует — достиг бы. Может, и впрямь Кольке надо в школу ходить? Грамотным все же легче жить. На учителя можно выучиться или на доктора. А вилами навоз кидать или ямы копать — дело тяжелое и не больно прибыльное. Он, к примеру, на совесть вкалывает, а начисляют с гулькин нос. Заемы, то да се — и везде наличные подавай. А где их взять-то? Без халтурки никак не обойтись, только она и выручает. Что на трудодень положат — еще не определено. В колхозной конторе покуда костяшки на счетах перекидывают. Хорошо, если прибыль будет, а если нет? Волком выть — ничего другого не остается. В прошлом году всего по триста граммов выдали. Разве на такую ораву хватит? Нет, Колька правильно решил — работать. Учителям легко говорить — учись, им за это деньги платят. Мать, конечно, хвост распушит, если сын выучится, но ведь и обстоятельства учитывать надо. Пока он только четвертинкой обходится. А вдруг опять? Колька не даст семье сгинуть. Вон он какой, одно слово — сын. Ему небось, как и другим парням, обуться-одеться хочется. Скоро девок тискать начнет — года подошли. Он, отец, это понимает…

Учитель и учителка перебрасывались взглядами, косились на дверь. Жена, курячьи мозги, ничего не уловила — снова начала талдычить про Кольку, а он, Тимофей Тимофеевич, враз смекнул, что к чему, сказал, что в клубе, судя по времени, уже начались танцы.

— Они, — Рассоха показала на Ветлугина, — не ходят в клуб.

— Досель не ходил, а сегодня, может, пойдет, — возразил Тимофей Тимофеевич.

Усмехнувшись про себя, Ветлугин подумал, что в селе ничего не скроешь от чужих глаз, что вся его жизнь на виду.

3

— Может быть, в самом деле в клуб сходим? — спросила Лариса Сергеевна, когда они очутились на улице.

— С вами хоть на край света!

Молодая учительница поощрительно улыбнулась. Достаточно было одного движения, чтобы вроде бы невзначай притронуться к ней. Захотелось привлечь девушку к себе, но он не осмелился сделать это; сразу же пожалел, что не осмелился, и снова не нашел в себе силы поступить так, как требовало внезапно вспыхнувшее желание.

— Поторопимся, — сказала Лариса Сергеевна.

Днем повсюду тускло поблескивали лужицы, снег был рыхлым, насыщенным влагой, а сейчас воздух словно бы густел от все усиливающегося холода. Затвердевшие лужицы стали скользкими, снег покрылся ледяной коркой, подошвы ощущали скованные морозом бугорки и наросты. Ветлугин поднял воротник пальто, повернул лицо к Ларисе Сергеевне.

— Озябли.

Она не ответила, и он обидчиво смолк. А если бы посмотрел на нее внимательней, то увидел бы: она о чем-то напряженно думает.

Улицы были пусты. Лишь около чайной толпились люди, слышались их голоса. Лариса Сергеевна повела Ветлугина напрямик, и очень скоро возникли чуть освещенные окна клуба. Она легко перебежала по перекинутому через канаву бревну, а Ветлугин едва не грохнулся — шатался, нелепо размахивая руками. Лариса Сергеевна весело рассмеялась, и на душе сразу стало радостно и хорошо.

Курившие на крыльце парни расступились, пропуская их. На сцене сидел пьяненький гармонист, гонял пальцы по кнопкам и клавишам. На сдвинутых скамейках лежали вповалку телогрейки, пальто, полушубки. Парни танцевали в шапках, девушки спустили платки на плечи — в клубе тоже было холодно.

— Потанцуем? — спросила Лариса Сергеевна.

Ветлугин виновато улыбнулся.

— Не умею.

Шутите?

— Честное слово, не умею.

— Жаль.

«Даже танцевать не научился, олух!» — обругал себя Ветлугин.

Увидел раскрасневшуюся Валентину Петровну, обрадованно воскликнул:

— Смотрите, кто пришел!

Срывая на ходу платок, она подбежала, возмущенно проворчала, косясь на возникшего в дверях Кольку:

— Совсем сдурел. Целый час по селу ходила, думала, отвяжется, а он… — Валентина Петровна неожиданно хихикнула, подула на окоченевшие пальцы. — Зябень — просто ужас.

Лариса Сергеевна посмотрела на свои ноги в черных ботиках.

— Скоро придется валенки надевать.

— Завтра в самый раз будет, — сказала Валентина Петровна.

Зиму Ветлугин не любил. Осенью, когда начинались нудные дожди, думал — скорей бы прошли холода, мечтал о весне. Чем больше укорачивался день, тем хуже становилось на душе.

— Чего не танцуете? — спохватилась Валентина Петровна.

— Не с кем. — Лариса Сергеевна произнесла это так насмешливо, что Ветлугин готов был сквозь землю провалиться.