Хелен суетливо снимает фольгу. Мы с папой обмениваемся взглядами. В его глазах такая же настороженность, как и в моих. Нет, никто не ожидает, что Хелен вцепиться в маму. Но это немного странно. Самую малость.
За ужином говорит в основном папа, поэтому неловкость почти не проскальзывает. Запеканка мамы оказывается вкусной, и едва доев один кусочек, я выбираюсь из-за стола.
Снег едва покрывает землю, когда я впервые за весь субботний день выхожу на улицу. Толстые цепи, держащие старые качели ужасно холодные, но я все равно крепко держусь за них руками, медленно раскачиваясь. Телефон я теперь зачем-то ношу с сбой, словно надеясь, что мне кто-нибудь позвонит. Кто-нибудь, кроме мамы, папы, Хелен или доктора Бордмана. Жалость к себе — это последнее, что бы хотелось чувствовать.
Кутаясь в свою старую теплую куртку, я слышу звуки открывающейся задней двери и приближения шагов.
— Эйв, ты замерзнешь.
Я качаю головой, глядя на папу.
— Нет, все нормально.
Он пару секунд смотрит на меня, затем садится на соседние качели. Цепи жалобно скрипят под его весом.
— Ноэль приедет на Рождество, — говорит папа.
Я с огромным трудом выдавливаю улыбку. Но она получается такой вымученной и ненастоящей, что папа, глядя на это жалкое зрелище, тяжело вздыхает.
— Это была его идея и, если твой брат хочет приехать, значит, все нормально.
— Он хочет увидеться с друзьями, — отвечаю я. — Скучает по ним.
Не хочется развеивать папины надежды, но и строить иллюзии ни к чему.
— Думаешь, по тебе он не скучает?
Ничего не ответив, я раскачиваюсь сильнее. Несколько минут назад небо было серым, но уже заметно потемнело.
— Я хочу, чтобы это Рождество прошло, как и прежде, — с надеждой в голосе произносит папа.
Чувство вины окатывает меня с головы до ног. Ведь это я во всем виновата. Почему я не могла вести себя нормально? Почему я срывалась на Хелен и Энтони? Почему меня так волновало, что обо мне думают? Сейчас все это кажется таким смешным и незначительным. Вот только последствия остались не самые приятные, а смех вызывает горечь.
— Я тоже этого хочу, — отвечаю я, протянув руку.
Папа с чувством сжимает мою холодную ладонь своей теплой.
— Все будет хорошо, Эйви.
Эти обычные слова бальзамом ложатся на мои ноющие раны.
— Я могу поехать к маме, — осторожно предлагаю я. — Если он не хочет меня видеть.
— Твой брат не такой жестокий, Эйви, — протестует папа.
Это так. Мне ли не знать. Я до сих пор не могу разложить все по полочкам в своей голове и встать на его место, чтобы определить уровень своей глупости.
Мы молча качаемся на качелях, когда в поле нашего зрения попадает мама.
— Хелен поставила на стол десерт, — улыбаясь, говорит она. — Мы ждем вас.
— О, боже, — смеется папа. — Мой желудок лопнет.
— Ничего подобного, — фыркает мама, махнув рукой. — Она готовила с самого утра, так что тебе стоит пойти и съесть все, чтобы она не расстраивалась.
Я смотрю на своих разведенных родителей, которые смеются и шутят между собой, направляясь к дому.
Жизнь странная штука. Интересная, многогранная и порой просто невыносимая. Сейчас для меня открылись совершенно новые ощущения, которые я не испытывала даже до того, как превратилась в ходячую мумию.
Так просто потерять себя и завернуться в кокон. Труднее заново открыться миру и найти свое место в нем. У меня не получится.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Энтони
Если бы я не играл в хоккей, я бы был ботаником. Странно, что в школе все делится по неким секциям. Спортсмены, ботаники, фрики, популярные, непопулярные. Идти против системы всегда сложно. Так уж заложено, ты либо в этой секции, либо в другой. Иного выбора, к сожалению, нет.
Я никогда не стремился быть в центре внимания. Мне нравится общаться с друзьями, порой заходить дальше, чем положено. Смотреть фильмы, играть в видеоигры и хоккей. Но больше всего мне нравится часами пялиться на экран ноутбука, выискивая различные статьи из журнала «Discover» о мифах и подделках научного мира. Мне нравится смотреть документальные фильмы о космосе. Я обожаю ситком «Теория большого взрыва». Почти каждое утро за завтраком я ляпаю какую-нибудь фразочку из этого шоу, и мама заливается смехом. К примеру, мама готовит яичницу и случайно роняет лопатку. Я заявляю: «Ах, гравитация, бессердечная ты сука». Мама взрывается смехом, а папа откашливается в кулак, пряча улыбку и тем самым призывая следит за своим языком.
О, еще я люблю рисовать дома, точнее их проектировать. Мне кажется, у меня это неплохо получается. Но кто знает, я ведь никому это не показывал.
Серьезно, если бы не хоккей, то я — со своими журналами о космосе, рыжими волосами и веснушками по всему телу — звонил бы девушкам только на день Благодарения и Рождество, и этими девушками были бы мои кузины из Онтарио.
Возможно, я утрирую. Но клюшка в старшей школе дает тебе много преимуществ.
Я спускаюсь вниз в тот момент, когда мама отключает свой телефон и кладет его на кофейный столик. Ее потерянный вид заставляет меня резко затормозить, несмотря на то, что я уже опаздываю.
— Все в порядке, мам?