Просто мы научились жить

Спрашивать очень не хотелось. Очень. Семья Рубиных для всех друзей была эталоном любви, победившей сложности и преодолевшей все преграды. Глядя на этих молодых прекрасных женщин, так откровенно любящих друг друга, на их чудесную дочь, все радовались и как-то начинали верить в то, что чудеса всё-таки бывают.

А оказывается – нет. Не бывает. Никаких тебе чудес. «Любовь живет три года» – кажется, так написал в своем романе Бегбедер. И был прав.

– В кого? – Кристина взяла себя в руки и, выбросив сигарету, пересела за накрытый к чаепитию стол.

– Да какая разница, в кого. Как будто это имеет значение. Крысь, ты не думай, я Инке сразу всё сказала, она всё знает.

Неожиданно для себя Кристина разозлилась. Опять, значит? Интересно, вырастет когда-нибудь её непутевая подруга или так и будет всю жизнь перекладывать свои проблемы на близких людей? Сразу она рассказала… Идиотка.

– Идиотка, – сказала она резко, – зачем?

– У нас нет секретов друг от друга.

– Замечательно. – Кристина даже рассмеялась резким, злым смехом. – Ломакина, ты дура, слышишь? Ты ей сказала, облегчила душу, передала ответственность и довольна? Вы по этому поводу сейчас ругались?

– Мы ругались, потому что Дашка не хотела ехать к бабушке. Крысь, я же ничего не сделала! Я не пошла ей изменять, не собираюсь уходить из семьи, ничего такого! Просто влюбилась, и честно в этом призналась.

– Похоже, кое-чего ты успела у Лёки нахвататься. Та тоже всегда пропагандировала честность. Туда честность, сюда честность, а кому лучше от этой честности – вы подумали? Тебе легче стало, в этом я не сомневаюсь, а Инне?

Лиза пила чай резкими глотками, глядя на Кристину из-за чашки и молча слушая. Её халат, её растрепанные волосы, её испуганные глаза только усиливали гнетущее впечатление. Счастливые люди так не выглядят.

– Ты похожа на пугливую кошку, Ломакина. Первые трудности – и ты начинаешь бежать. Что за бред, а? Я допускаю, что влюбленность между вами прошла, да и как ей было не пройти, это большая редкость, когда люди влюблены друг в друга всю жизнь. Но неужели больше ничего не осталось?

– Крысь… – Лиза раскраснелась еще больше. На её висках выступили капли пота. – Ты ничего не знаешь о нашей жизни. Как ты можешь меня судить?

– Я не сужу тебя. Но вы меня достали! С самого института все мои лучшие подруги так или иначе оказывались лесбиянками. Сначала Женька, потом Лёка, потом ты. И что я вижу? Никто из вас не умеет ценить того, чем обладает. Одна перекати-поле, другая всю жизнь бегает за этим полем, а когда догоняет – не может сама себе признаться, что носилась за мифом, химерой, и оставить его в покое. А третья готова разрушить всё, что создала, ради минутной слабости! Ты бросила Лёшку ради Инны. Напомнить тебе, как было больно тебе, ему, ей? Напомнить, как ты рыдала у меня на кухне? Напомнить, как клялась, что Инна – любовь всей твоей жизни? А теперь своими идиотскими поступками ты обесцениваешь всё, ради чего пошла на такие жертвы! Всё, Ломакина! Ретивое заговорило? Дай угадаю. У вас нет секса, захлестнули бытовые проблемы, влюбленность прошла, а тут появляется… кто? Он? Она? Зная тебя – скорее всего, она. Молодая, красивая, сексуальная. Вероятно, на работе, раз уж вне работы вы с Инкой всегда вместе. И у тебя ожило всё, вернулось возбуждение, и глазки загорелись. Так? И к чертовой матери жену, дочь, семью – вперед, в погоню за мимолетной страстью! И знаешь что, Ломакина? Я с Толиком всё это проходила уже триста раз. И были у нас и труднее моменты, и полегче. Но как видишь, мы всё равно вместе. И будем вместе. Потому что есть вещи в жизни поважнее, чем красивая мордашка и какое-то левое возбуждение от левого человека.

Кристина завершила свою речь, не обращая никакого внимания на полные слез Лизины глаза, хлопнула ладонью по столу, встала, и, сделав шаг, крепко обняла подругу.

– Идиотка, – пробормотала она, гладя её по волосам и прижимая к себе содрогающееся от рыданий тело, – просто идиотка.

Глава 3.

Женя сидела на пляже, глядя на море и покачивая тихонько коляску со спящей Лекой. Она пришла сюда час назад, чтобы спокойно подумать и принять решение. Да вот беда – решение никак не принималось. Отказывалось, сопротивлялось, упиралось ручками-ножками, мотало головой на тонкой шейке.

Марина за прошедшие два дня совершенно измучила – являлась несколько раз, постоянно звонила, караулила на улице. И ясно давала понять, что в покое не оставит.

Но ведь дело было не только в Марине, так? Не только.

Женя закрыла глаза и вдохнула полные легкие воздуха. В голову сами собой полезли картинки не такого уж далекого прошлого, когда на этом же пляже, на этом же (или другом?) месте она сидела с книжкой и думала о Лёке. Это были дни их самой грандиозной – наверное, потому что первой – ссоры. Дни, когда Женька думала, что Лёки в её жизни больше не будет никогда. Когда в груди прочно и насовсем поселился стеклянный человечек, толкающийся в сердце, сжимающий изнутри горло. Дни, когда ночные кошмары стали постоянным спутником, и даже днем преследовали тонкой тенью у глаз.