Простая Душа

Ровно в шесть часов вечера, успев плотно поесть и привести себя в надлежащий вид, Николай Крамской вышел на набережную, к памятнику космонавту Гагарину, где его должен был ждать Марк Львович Печорский. После пережитого за последние сутки все вокруг казалось ему ненастоящим, но и в то же время – родным и близким. Выщербленный асфальт тротуара, рослые липы в прилегающем сквере, незатейливые клумбы и пыльная трава – все приветствовало его, как вернувшегося после разлуки. Лишь сама Волга, безучастная и к нему, и ко всем, текла мимо, не замечая, вовсе не признавая ни разлук, ни встреч.

Печорский подошел к памятнику почти одновременно с Николаем. На нем был все тот же пиджак мышиного цвета с налокотниками, как у бухгалтера или старомодного клерка. Под мышкой он держал потертый портфель и имел чрезвычайно сосредоточенный вид.

Уже близился вечер, из открытых кафе доносилась музыка, на набережной прибавилось гуляющих. Все было обыденно и дышало покоем, лишь Марк Львович озирался по сторонам, резко контрастируя с прочей публикой. Подойдя к Николаю, он еще раз крутнул головой, сунул для рукопожатия маленькую сухую ладонь и прошептал со значением: – «Давайте отойдем. Вон, у свалки, по-моему, никого нет».

«От нее же пахнет», – удивился Крамской, но, видя, что старик нервничает, лишь пожал плечами, и они зашагали к груде мусора неподалеку, полускрытой разлапистыми кустами. Там Печорский шумно выдохнул воздух, буркнул под нос: – «Ну что, приступим?» – и очень ловким движением отомкнул свой древний портфель. «Вот, смотрите, – зачастил он, доставая прозрачную папку из пластика, – вот он, сверху, оригинал, а еще я несколько копий сделал на всякий случай. А тут газета – это вам, спрятать: положите в газету и возьмите вот так, чтобы не выпал».

«Хорошо, хорошо, – рассеянно проговорил Николай, бегло просмотрел содержимое, кивнул и протянул Печорскому пять стодолларовых купюр: – Вот, держите, как договаривались». Тот быстрым движением сунул их в карман брюк, потом подумал, достал одну и стал рассматривать с обеих сторон.

«А скажите, вы уверены, они не фальшивые? – спросил он с подозрением, глядя исподлобья. – Я, признаться, не разбираюсь, я их видел-то всего раза два или три, но мне говорили, что бывает всякое».

Николаю стало смешно, он с трудом прятал улыбку. «Неужели, – спросил он с любопытством, – я похож на человека, который обманывает в таких мелочах?» Марк Львович мучительно покраснел и стал бормотать извинения, но Крамской лишь весело махнул рукой и убрал папку в газету. «Бросьте, – сказал он, – не извиняйтесь. Тем более, что, действительно, бывает всякое. Давайте, может, уйдем уже от помойки?»

Печорский, почувствовав, что с чуждым ему бизнесом покончено, как-то сразу приосанился и приободрился. «Конечно, конечно, – проговорил он чуть суетливо, – пойдемте вон туда, к реке. Вообще, если вы не против, может прогуляемся немного? Вы ведь впервые в Сиволдайске – а сейчас такая погода…»

Николай согласился – на берегу становилось все многолюднее, а до встречи с Астаховым, о которой они условились по телефону, оставалось еще не меньше часа. Они вернулись к памятнику с ракетой и задумчивым Гагариным в летном шлеме и, не спеша, побрели дальше. Марк Львович стал вдруг оживлен – было видно, что напряжение покинуло его, и наступило что-то вроде разрядки. Он говорил без умолку, размахивая руками, и сам будто удивлялся своей разговорчивости.

«Вы простите, – обернулся он к Николаю, – что я так болтлив, просто Вы меня растравили своими долларами. Нет-нет, я Вас не виню, но и Вы меня поймите: я ведь впервые в жизни совершаю такой поступок. Все-таки кража, и мне нет прощения. Но отчего-то мне не стыдно – только очень хочется трепать языком».

Крамской лишь промычал что-то в ответ – почему-то, сегодня его ничто не раздражало. «Да, да, – кивнул старик, – но хватит обо мне. Куда интереснее – о городе и об этих людях кругом. Я много думаю обо всем здешнем, хоть, знаете, кому это расскажешь? Однако, город живет – живет, хоть и преждевременно стар…»

«Да, он тонет в грязи, – продолжал Печорский с жаром, – он проваливается под землю, и Волга подмывает его берега, но вот, смотрите, садится солнце, и тут звучит музыка, словно каждый вечер исполняется пьеса. И корабли плывут, расцвеченные, как рождественские елки. А женщины надевают яркие одежды и идут украшать собой улицы – с гордо поднятой головой, словно служа какому-то культу. Всякий праздник – это ведь их заслуга, и, смотрите, они не устают!»

Уступая дорогу шумной компании подростков, они спустились по ступенькам к самой воде и постояли немного, вглядываясь вдаль. Река здесь была нечиста, мелкая волна сгоняла к парапету мусор и радужные пятна, но Николай все равно вдыхал полной грудью вечернюю речную свежесть. На той стороне горели редкие костры, он подумал, что где-то там, в камышах и плавнях, затерялся остров, где они провели долгие часы заточения, но ничто не дрогнуло внутри, на душе было легко и мирно.