Простая Душа

Подъехав туда, где исчез микроавтобус, они увидели едва различимую колею с примятой травой. Она изгибалась дугой, уходила чуть в сторону и скрывалась в зарослях малинника и крапивы. «Ну что, рискнем что ли? – недовольно спросил водитель. – Вот ведь влипли по самые уши. Если на них наткнемся, то кранты».

Фролов, подумав вдруг, что тот и впрямь может отказаться ехать дальше, глянул умоляюще и хрипло сказал: – «Рискнем, а?»

«А, а… Болт на!» – проворчал Толян, снова вздохнул, насупился, но свернул с шоссе, и «девятка» медленно поползла вглубь леса.

Они протащились с километр, старательно объезжая глубокие ямы и трясясь на рытвинах и корнях, причем водитель все время ругался сквозь зубы, жалея машину и кляня свою собственную глупость. Потом он притормозил и вгляделся вперед, хоть за деревьями ничего нельзя было разобрать, а проехав еще чуть-чуть, решительно вывернул руль, попетлял меж сосен и остановился прямо посреди леса, метрах в пятидесяти от колеи, которую язык не поворачивался назвать дорогой.

«Зачем?» – спросил Фролов.

«Там берег скоро, – пробурчал Толян. – Ты что, прямо в зад им хочешь въехать?» Он заглушил мотор и приказал свистящим шепотом: – «Давай пешком в темпе вон на ту горку!»

Они рысцой добежали до пригорка – как раз вовремя, чтобы увидеть с него большой катер с людьми на палубе, отплывающий вверх по течению. «Вон твоя, – уверенно показал Толян, – на остров их повезли. Даже номер видно, запоминай: а, вэ, четыре, три, три, пять…»

«На какой остров?» – повернулся к нему Александр, тяжело дышавший после подъема.

«Откуда мне знать, на какой, их здесь сотни, – Толян сплюнул и отвел глаза. – Плохо дело, побежали назад».

«Ну а как же мы теперь за ними? – спросил Фролов срывающимся голосом. – Нам же за ними надо… У тебя лодка есть?»

«Ага, в багажнике вожу, – устало огрызнулся напарник. – Головой-то думай. Какая тебе лодка, зачем она нам? Чтобы притопили тебя с лодкой вместе? Нет уж, совсем назад поедем. Теперь нам путь один – к ментам».

Глава 17

Андрей Федорович Астахов, сиволдайский приятель Крамского, проснулся в понедельник в дурном расположении духа. Ночью от ветра скрипели ставни и хлопала форточка на кухне, а когда он встал, чтобы запереть задвижку, весь сон пропал, так что Андрей ворочался на измятой простыне до рассвета. Будильник прозвенел, как всегда, в девять; он злобно стукнул по нему ладонью и сразу уснул, и проспал до полудня, растратив впустую лучшие утренние часы.

Теперь его терзали головная боль и общее недовольство происходящим. Он хмурился и, морщась, почесывал перед зеркалом небритую щеку. В зеркале отражались скуластое лицо, глубокие залысины надо лбом, нос с горбинкой, в котором проглядывало что-то римское, и большие глаза, серо-зеленые в свете матовой лампы, с явственно различимым желтым волчьим ободком.

В отличие от Крамского, Андрей Федорович не списывал перепады настроений на происки неведомых внешних сил. Утренний сплин в его понимании имел вполне рациональную природу, объясняясь, помимо беспокойной ночи, досадой на собственную лень и чередой неудач, преследовавших его уже несколько дней. Последней каплей стала авария в районном узле связи, оставившая Астахова без домашнего телефона, а с ним и без доступа в Сеть, что доставляло массу неудобств. Именно поэтому он и не ответил на письмо Николая – и вообще не имел понятия, что тот находится с ним в одном городе, прибыв московским поездом этим же самым утром.

Выйдя из ванной, Андрей Федорович бросил взгляд на часы, висящие у входа, раздраженно фыркнул и зашагал по комнатам, обдумывая распорядок дня, уже безнадежно смазанный поздним пробуждением. Комнат было всего две, к ним прилагались кухня и просторная прихожая с гипсовой лепкой под потолком. К своей здешней квартире он успел привязаться и даже полюбить ее чуть стыдливой любовью, несмотря на розовые обои и наивный ампир. Он снял ее у молодящейся особы пятидесяти с лишним лет, но запомнилась ему не хозяйка, а вполне еще юная дочка, возбудившая его босыми ступнями, которыми она вышагивала по половикам, как по паркету бальной залы. Во многом из-за ее ног он вскоре приехал вновь, будто бы для повторного осмотра, и потом как-то незаметно согласился на трехлетнюю аренду, хоть добиться хозяйской дочки так и не удалось.

На кухне пахло вчерашней едой. Андрей чертыхнулся и распахнул настежь злополучную форточку. Оттуда вместо свежести и прохлады противно потянуло горелым – где-то неподалеку жгли битум или кусок резины. «Проклятый город», – вздохнул Астахов и покачал головой. Что-то тревожило его: все происходило не так. Даже в ушах звенело беспокойно – или это организм реагировал на многие дни духоты, ожидая перемену погоды?