«Кем бы нам заделаться сегодня? – спросила она вслух, покачав головой. – Инфантильной барышней или европейской львицей? Сексапилкой, проведшей бурную ночь, или нимфеткой с персиковыми щеками?..» Потом поплескала в лицо водой и подвергла его осмотру в поисках припухлостей и следов недавних слез. Результат ее удовлетворил, к тому же и морщин было немного, а кожа казалась совсем молодой.
Еще многое выдержит, – подумала Елизавета, и это сразу прибавило бодрости. Накладывая тональный крем, она почувствовала, что в ней просыпается творец – приятно было создавать себя заново, наблюдая, как из нее, такой расстроенной еще час назад, рождается другой человек. Точными движениями она, не жалея, нанесла тени на веки и тушь на ресницы и отметила, что из зеркала на нее уже смотрит очень даже красивая женщина.
Это потому, – мелькнула еще одна приятная мысль, – что она была такой с самого начала, даже и рисовать-то почти ничего не требовалось, лишь слегка кое-что оттенить. Да, глубиной глаз природа ее не обделила, они сейчас немного влажные, в этом есть особый шарм…
«Вот вам всем», – сказала Елизавета мстительно и нанесла румяна – так, чтобы скулы стали прозрачно-розовыми, словно потертыми мужской щетиной. Вид получился несколько экзальтированный, обещающий многое тем, кто хочет обжечься. Наконец, дошла очередь и до губ, им она уделила особое внимание и, как достойное дополнение румянам, сделала их яркими с чуть расплывшимся «зацелованным» контуром.
«Что ж, – оценила она результат, – очень, очень!» – и завершила процесс прозрачным «блеском», влажным, как настоящий поцелуй. Зеркало утверждало, что она неотразима, и Лиза не сомневалась, что это так и есть. Тут же она вспомнила некстати Тимофея и его «Тойоту», и как на пути в рогожинский ЗАГС ей хотелось сбросить старую оболочку, обратившись кем-то совсем другим. «Вот она, шкурка ящерицы», – пробормотала Елизавета, зная твердо, что другой ей не стать. Тяжелый ком вновь ожил на мгновение, она почувствовала себя безмерно одинокой, но отчаянным усилием прогнала ощущение прочь. Оно предвещало новые слезы, допустить которые было никак нельзя из-за тщательно наведенного макияжа.
Глава 25
Ресторан «Волжский шаман» был в городе на особом счету. Сюда приходили «повеселиться» по старинке, что подразумевало многое – от еды и выпивки до пьяной драки. За ужином здесь можно было прожить целую жизнь и долго потом об этом помнить – истории о кутежах в «Шамане» передавались из уст в уста. К тому же, кухней в нем заправлял известный повар-серб, поднаторевший в русских блюдах, а цены дотягивали до московских, что еще прибавляло очков тем, кто мог себе позволить провести там вечер.
Елизавета Бестужева появилась в главном зале, когда мужчины были уже в сборе. Она вошла стремительно, глядя прямо перед собой, с легкой победительной улыбкой – чтобы никто не заподозрил, что в сердечных ее делах, увы, не все ладно. Их столик располагался в самом центре, неподалеку от танцплощадки. Крамской с Астаховым сидели рядом и о чем-то оживленно беседовали, а Фрэнк Уайт был, напротив, молчалив и невесел, теребил в пальцах салфетку и глядел в сторону.
Внешность Елизаветы произвела впечатление – как и было задумано. Николай сразу сделал ей комплимент и готов был еще развивать эту тему, но она осадила его взглядом, нарочито скромно при этом поблагодарив. Не стоило забалтывать очевидное, да и к тому же, глядя на Крамского, она поняла с досадой, что он не интересен ей даже для флирта, не говоря уже о молниеносном романе. В герои-любовники годился лишь Астахов, старательно отводивший глаза, и Лиза решила, что он, пожалуй, вполне привлекателен как мужчина. В нем тоже угадывался столичный лоск; она попыталась было угадать род его занятий, но поняла, что не имеет на этот счет никаких мыслей. Что ты паришься, дорогая, – одернула она себя, – землей небось торгует или домами, – и ослепительно улыбнулась Фрэнку, посматривавшему на нее с некоторой робостью.
«Ну вот, – сказал Крамской довольно, – почти все в сборе. Не знаю, как вы, а я только сейчас осознаю, какое невероятное приключение с нами произошло. Маленький город, – он обвел рукой ресторанный зал, – тоже может быть горазд на события… А где же последний участник – если не сказать, виновник? Где жених по прозвищу Царь?»
«Жених сплыл, – откликнулась Елизавета беззаботно. – Его приключение оказалось слишком невероятным. Мы решили, что наши чувства еще незрелы, так что праздновать будем вчетвером. Надеюсь, никто не против?»
Она обвела мужчин вызывающим взглядом, боясь сочувствия и расспросов, но, несмотря на удивление, все отнеслись к известию как должно. Николай буркнул что-то неразборчивое и стал высматривать официанта, а Фрэнк Уайт, поморгав, разразился тирадой на тему несбывшихся планов, приведя в пример себя и свой мистический клад. Андрей Федорович, до того молчавший, живо заинтересовался этой историей, и Фрэнк изложил ее почти всю, начав издалека, с беглого еврея Нильвы.
«Неплохо, неплохо, – пробормотал Астахов. – Все-таки, Нильва – это очень смешная фамилия».