Проситель

Берендеев перевел взгляд на осла. Осел как будто подрос, сановно распрямил сутулые плечи, земная твердь под ним податливо прогнулась, как разогретый в пламени пластилин.

— Это не выбор, — произнес Берендеев, хотя в комнате никого не было, — и не предательство. Это жертвоприношение! Какое жертвоприношение невозможно отвергнуть? Когда человек приносит в жертву… все!

Вне (без) Дарьи беспечальная, тихая, обеспеченная жизнь не представляла для писателя-фантаста Руслана Берендеева ни малейшего интереса.

В принципе он был готов умереть хоть сейчас.

В шею Берендеева как будто впилась оса. Он смахнул рукой последнюю черную раскаленную снежинку — частичку «ядерной зимы». Берендеев понял, что то, что он предал, принес в жертву, будет не то чтобы мстить, но скорбеть о его потерянной душе. В то же время у него не было ни малейшей уверенности, что комбинированная его (сто долларов плюс все), неотвергаемая, как он себя уверял, жертва будет надлежащим образом оприходована и принята. «Любовь Господа, — утешил себя Берендеев, — выше логики и, следовательно, выше так называемого предательства. Что такое предательство? В сущности, всего лишь прорыв из логической цепи. Человек — вечный пролетарий, которому нечего терять, кроме… логических цепей!»

…Минул первый день из отведенных Рыбоконем семи.

В отличие от Бога, как известно, отделившего в первый день сушу от воды, Берендеев, напротив, объединил в понятии «сверхидея» все, что Бог с величайшим трудом некогда разделил, распределил в виде звеньев по логическим цепям. Берендеев решил, что имеет на это право, потому что в немом диалоге с Господом дошел до вопроса, на который не было ответа внутри логических цепей. Если Господь создал (а он, как известно, создал) все сущее, то кто создал самого Господа? Берендеев смотрел в небеса, ощущая себя муравьем, отбившимся от муравейника, потерявшимся в лесу сущностей и смыслов. «Ищи ответ в себе!» пришел с небес краткий, как если бы Господь отправлял телеграмму и не хотел переплачивать за лишние слова, ответ. Берендеев понял, что Господь создал себя сам. И еще понял, что это главный принцип подобия человека и Господа, но человек сознательно от него отступил, загнав тем самым божественный промысл в тупик. «Значит, и мне позволительно задним числом создать нечто, что в свою очередь когда-то поучаствовало в создании того, что называется Берендеевым», мысль была дикой, путаной, но в то мгновение она казалась писателю-фантасту Руслану Берендееву ясной и близкой, как звездное небо в чистую ночь.

Он не сомневался, что сверхидея, как Афродита из пены морской («каменной пены — пены камней»), рождается из страдания, живет страданием, в страдании же растворяется, когда истекает ее время. Берендеев спокойно относился к страданию, как к составной части категории бытия, ибо, как полагал, свое уже отстрадал. Более того, ему казалось несправедливым, каким-то фальшиво-лотерейным само понятие счастья. Берендеев отлично понимал внутреннюю суть механизма страдания, но совершенно не понимал внутреннюю суть механизма счастья. Да, живя с Дарьей, он был счастлив, но это, как выяснилось, был сбой, нарушение в логической цепи. По прошествии времени цепь выпрямилась, счастье, как ненужное самопроизвольное электричество, ушло в никуда, в землю.

Тем не менее сей призрачный компонент присутствовал в искомой формуле сверхидеи, и не просто присутствовал, но занимал в ней достаточно важное место. Страдание и счастье, как Х-лучи, пронизывали все три (в настоящем, прошлом и будущем) жизни человека, давая в результате что-то вроде рентгеновского снимка. Предполагаемый снимок, видимо, и был той самой таинственной душой, которую Бог рассматривал на свет на так называемом Страшном суде, где ангел-хранитель выступал в роли адвоката, а бес-искуситель — прокурора. Берендеев подумал, что то, что хорошо для Господа, не всегда хорошо для писателя-фантаста Руслана Берендеева. В сверхидее страдание и счастье, логическая цепь и сбой в логической цепи, ангел-хранитель и бес-искуситель должны были существовать слитно, потому что только в этом случае человеческое сознание приобретало необходимую мобильность, ртутную подвижность, уподоблялось мифическому плавящемуся пластилину, на котором стоял крылатый, из вулканического золота осел.