Прошлые обиды

Остаток пути они проехали молча, но Бесс чувствовала на себе его взгляд. Сердце ее билось где-то в горле, и ей казалось, что он это видит. Она чувствовала и восторг, и смущение и понимала, какая во всем этом таится угроза.

Семейство Пэдгетг уже прибыло в церковь. Появление лимузинов вызвало общий восторг. Марк в таком же, как Майкл и Рэнди, смокинге, увидев подъезжающую невесту, недоверчиво улыбнулся, открыл дверцу и заглянул в машину.

– Откуда это?

– Мама и папа арендовали это для нас. Здорово, правда?

Начались объятия, приветствия, восклицания. Затем все вошли в церковь, где фотограф уже устанавливал свое оборудование. В комнате для переодевания невесты стояли плоские белые коробки с цветами. Бесс помогала Лизе прикрепить получше вуаль. Женский состав семейства Пэдгетт крутился перед большим и высоким зеркалом, что-то поправляя и улучшая в своих туалетах в последние минуты. Бесс поглубже запрятала гребенку в Лизиных волосах и вколола для верности еще две шпильки.

– Ну как, хорошо? – спросила она.

– Хорошо, – одобрила Лиза. – Подай, пожалуйста, мой букет, мама.

Бесс открыла одну из коробок. Тонкая зеленая бумага зашелестела, и у нее застыли руки. В восковом зеленом гнездышке лежал букет абрикосовых роз и кремовых и белых азалий, точно таких, как те, с которыми она шла к алтарю в 1968 году.

Она повернулась к Лизе, которая стояла спиной к зеркалу:

– Нечестно, дорогая.

– На войне и в любви все частно, а у вас сейчас и то и другое.

Бесс смотрела на цветы и чувствовала, как теряет контроль над собой и как улетучивается ее намерение быть благоразумной.

– Ты стала коварной маленькой женщиной.

– Спасибо.

У Бесс на глаза навернулись слезы.

– Если я из-за тебя заплачу и испорчу грим, тебе это никогда не простится.

Она высвободила букет из вощеной тонкой бумаги.

– Ты, конечно, отнесла мои свадебные фотографии флористу.

– Конечно.

Лиза подошла к матери, взяла ее за подбородок и заглянула в блестящие глаза:

– Похоже, действует.

У Бесс дрожали губы.

– Ты непослушная бессовестная девчонка.

Лиза засмеялась:

– Тут и для папы есть. Приколи к его смокингу.

Остальным женщинам в комнате она сказала:

– Пожалуйста, достаньте мужские бутоньерки и прикрепите к их смокингам. Марианна, ты поможешь Рэнди?

Рэнди видел, как Марианна, в чем-то воздушном, неземном, направляется к нему. Темные волосы окружают ее головку пышным облаком. К ним очень шло платье цвета недозрелого персика, с короткими, круглыми, как баскетбольные мячи, рукавами, которые непонятно каким образом держались на ее плечах. Видны были ключицы, горло и покатость плеч над скромным вырезом платья.

Марианна шла к Рэнди и думала, что в жизни не видела такого красивого парня. Казалось, что кремовый смокинг и абрикосовая бабочка созданы специально для его смуглой кожи, темных волос и глаз. Ей никогда не нравились молодые люди с волосами до плеч, но тут это было красиво. Брюнеты ей вообще не нравились, но он был исключением. Марианна никогда не общалась с теми, кто ничего не хотел добиваться, но Лиза говорила, что он талантлив. Она всегда отказывалась встречаться вот с такими дикарями, но тут был элемент риска, к которому хоть раз в жизни обязательно тянутся все хорошие девушки.

– Привет, – сказала она спокойно, останавливаясь перед ним.

– Привет.

У него были полные, красиво очерченные губы, яркие от природы. Ни у кого из тех немногочисленных мальчиков, с которыми она целовалась, не было такого привлекательного рта. Ей нравилось, как были раскрыты его губы, когда он смотрел на нее; слегка порозовевшие щеки под темной кожей; длинные черные ресницы обрамляли глубокие темные глаза, которые не отрывались от нее.

– Меня прислали приколоть тебе бутоньерку.

– О'кей, – бросил он.

Она вытащила из абрикосовой розы булавку с жемчужной головкой и положила руку под левый лацкан смокинга. Они стояли так близко друг к другу, что она чувствовала запах его лосьона после бритья, запах чего-то, чем он мазал волосы, чтобы они не торчали и блестели.

– Марианна?

Она подняла голову, ее пальчики по-прежнему были близко к его сердцу.

– Извини меня за прошлый вечер.

Интересно, билось ли его сердце так же сильно, как ее?

– Ты тоже меня извини.

Она вновь занялась бутоньеркой.

– Понимаешь, еще ни разу ни одна девушка не обращала на это внимания.

– Я тоже могла бы быть потактичнее.

– Нет, ты была права, я не прав. Сегодня это не повторится.

Марианна приколола цветок и отступила назад. Посмотрев ему в лицо, она представила себе его с барабанными палочками в руках, платком на лбу, чтобы в глаза не капал пот. Пот, ритм, сумасшедшие громкие и хриплые песни.

Он вписывался в этот образ так же, как вписывались в ее жизнь Мендельсон и Брамс.

И все равно он был так интересен, так хорош собой. И его явное увлечение ею задевало и растревожило в ней что-то, о чем она раньше не знала.

«Сегодня, только сегодня, – думала она, – я отступлю от своих правил».