Прошлые обиды

Бесс встала, подошла к туалетному столику, положила на него браслет, переставила флаконы и тюбики, открыла один из них.

- Мы - друзья.

Она взяла на палец немного крема и стала наносить его на лицо.

- Ты врешь, мама. И знаешь, что врешь. Ты с ним спала. Ведь так?

- Рэнди, тебя это не касается.

- Я вижу в зеркале, что ты покраснела.

Бесс взглянула на свое отражение:

- Пусть так, но это тебя не касается, и я не в восторге от твоих манер.

- Ладно, ладно. - Он соскочил с кровати. - Я тебя не могу понять, вот и все. Сначала ты с ним разводишься. Потом ты обустраиваешь его квартиру, а сейчас...

Он сделал красноречивый жест рукой и замолк.

Бесс повернулась к нему:

- А сейчас... будь добр, отнесись к моей личной жизни с тем же уважением, с каким я отношусь к твоей. Я никогда не спрашивала тебя о твоей сексуальной жизни и думаю, что ты не должен интересоваться моей. Договорились? Мы оба взрослые люди. Мы оба знаем, что в своем выборе мы в чем-то рискуем, а в чем-то бываем вознаграждены. Пусть все так и остается.

Рэнди глядел на нее, раздираемый противоречивыми чувствами. Что-то в нем протестовало против ее возвращения к отцу. Но в глубине души он страстно желал, чтобы примирение с Майклом наконец состоялось.

- Знаешь что, мама, - заявил Рэнди, прежде чем выйти из комнаты, - ты не относилась так болезненно к этим вопросам, когда речь шла о Кейте.

Бесс смотрела на дверь, за которой скрылся ее сын, и говорила себе, что он прав. Она присела на край кровати, зажав руки между коленями, пытаясь в мыслях как-то все расставить по местам. Нужно было подумать о защите, потому что она боялась. Потому она сейчас и убежала от Майкла, потому накинулась на Рэнди. Опасность влезть во все это снова была слишком велика - черт, о чем это она? Разве она уже не влезла в отношения с Майклом? Они сделали это вместе, и скорее всего они опять влюбились друг в друга. А к чему стремятся влюбленные, если не к браку?

Бесс повернулась на бок, подтянула колени, скрестила босые ноги и закрыла глаза.

"Я, Бесс, беру тебя, Майкл, в горестях и болезнях, и разлучит нас только смерть".

Они уже поверили в это один раз. И чем пришлось платить? Что ожидало их? Боль разрыва, разоренный дом, сломанная семья, разбитые сердца. Надо ли снова проходить через подобное?

***

Прослушивание было назначено на два часа в понедельник, в клубе "Стоунвингс". На сцене все было приготовлено для вечернего выступления. Музыканты репетировали, когда Рэнди вошел с парой барабанных палочек в руках.

В зале было темно, освещена только сцена. Один из гитаристов повторял в микрофон: "Проверка, раз, два", остальные столпились возле устройства для настройки электрогитары.

Рэнди подошел к освещенной сцене.

- Привет, - сказал он.

Все замолкли. Ведущий гитарист, изможденный и похожий на Иисуса Христа с католических картинок, всмотрелся в зал. Он держал голубую гитару "Фендер Старотокастер", между струнами была всунута горящая сигарета.

- Эй, ребята! К нам пришли, - сообщил он. - Ты Куррен?

- Да. - Рэнди протянул руку. - Рэнди.

Музыкант передвинул гитару на живот и наклонился пожать руку.

- Пайк Ватсон, - представился он сам и представил бас-гитариста:

- Дэнни Скарфелли.

Подошел распорядитель пульта и тоже протянул руку:

- Том Литтл.

За ним еще один гитарист:

- Митч Иост.

Электрик-звукооператор возился со светом, стоя на стремянке.

Ватсон сказал Рэнди:

- А там Ли. - И позвал:

- Эй, Ли!

Голос, раздавшийся из темноты, был похож на скрежет напильника по металлу:

- Привет!

- Это Рэнди Куррен.

- Послушаем, - раздалось в ответ.

Все вернулись к настройке инструментов. Ватсон спросил Рэнди:

- Что ты знаешь?

- Что хочешь. Что-нибудь с переменным ритмом или просто рок. Мне все равно.

- Ладно. Может, кусочек из "Голубых замшевых туфелек"?

- Годится.

Рэнди ожидал чего-нибудь такого, самую простую песню, которую они знают так же хорошо, как царапины на своих инструментах. Простые песни - лучшее испытание для настоящего таланта.

Ударная установка была простая: бас, малый барабан, напольный, два тамтама, набор тарелок, одна - на высокой ножке. Рэнди устроился сзади, нашел педаль баса, отрегулировал высоту тарелки. Он взял обе палочки в левую руку, пододвинул стул на несколько сантиметров вперед, опять проверил расстояние, поднял голову и сказал:

- Готово. Я просчитаю три такта, вступаем на четвертый.

Пайк Ватсон пустил струю дыма в потолок, отложил сигарету:

- Давай. Поехали.

Рэнди выбил ритм, оркестр вступил, гитара вела мелодию.

Для Рэнди игра была как терапия. Играть - значило забыть себя, забыть обо всем на свете. Играть - значило жить в полной гармонии с деревянными палочками и барабанами, над которыми у него, казалось, была мистическая власть.

Рэнди действовал ими так, как будто они могли повиноваться просто его команде, звуку голоса, а не прикосновению. Когда песня кончилась, он удивился, потому что не понимал, что играет на барабанах. Казалось, наоборот, они играют на нем.

Он отодвинулся от тарелок, положил руки на бедра и поднял голову.

Пайк Ватсон казался довольным.

- Ну что ж, ты хорошо с ними расправился.

Рэнди улыбнулся:

- Сыграем еще?