Прошлое

Дискуссия была бурной, но непродолжительной. Никаких изменений в название внесено не было, и то, что начиналось как подлинная революция, довольно быстро обернулось бурей в стакане воды. Во-первых, активные протестующие оказались в явном меньшинстве; большинству членов группы было решительно все равно, как будет называться бар, а некоторые и вовсе толком не знали, кто такая Адель Г. и какова была ее участь. На стороне же Софии, Исабель и других приверженок старого названия были не только теоретические, но и весьма весомые практические аргументы: в своем выступлении София сделала упор на то, что название уже оплачено, причем в самом буквальном смысле — над дверями бара уже красовалась большая неоновая вывеска (пока не подключенная к электросети), на которой изящным курсивом девятнадцатого века было выведено имя дочери Виктора Гюго. Кроме того, это имя и монограмма были использованы дизайнером в оформлении интерьера; уже были заказаны и частично оплачены папки для меню с тисненым логотипом, подставки под тарелки и стаканы, салфетки, спички, тарелки, бокалы для вина, а самой большой из уже совершенных трат было размещение рекламы заведения в газетах и журналах, популярных в среде одиноких, брошенных женщин. Вроде бы вопрос был закрыт; тем не менее, вернувшись домой, София решила на всякий случай еще раз обговорить — теперь уже с Римини — проблему названия и привела ему все те аргументы, которые высказала подругам. Римини провел тот день — как и большинство дней, прошедших с возвращения в лоно семьи, — разбирая и подписывая фотографии, которые они с Софией за годы развода так и не собрались поделить. Все это время София бережно хранила совместный архив в двух здоровенных коробках, которые счастливо пережили все переезды и потопы и, более того, избежали ненужного внимания со стороны досужих любопытствующих, а главное — ее собственного гнева, который она была готова обрушить на снимки в отсутствие Римини. Римини втянулся в это занятие, которое давно его ожидало, и постепенно перешел к составлению полноценного каталога, с пространными аннотациями и комментариями; один блокнот он уже почти исписал — выяснилось, что некогда забытые образы способны вызвать в нем бурный всплеск творческой энергии. Свои занятия он гордо именовал не иначе как плаванием по морю прошлого. Когда София обратилась к нему с вопросом, он вернулся из своей экспедиции, внимательно выслушал ее и вполне резонно заметил, что чисто практические аргументы для Софии были явно не главными. Чтобы подтвердить справедливость этого соображения, он на некоторое время отвлекся и стал копаться в фотографиях; наконец ему удалось найти то, что он искал. На фотографии были запечатлены два подростка — парень и девушка; они сидели на каменной скамейке под ветвями какого-то раскидистого дерева; не то из-за недостатка опыта у фотографа, не то по причине несовершенства камеры в фокусе оказались именно ветки — в отличие от парочки, которая, по всей видимости, и попросила случайного прохожего их запечатлеть. Такие скамейки — Римини прекрасно это помнил — стояли на проспекте Кабильдо, полностью перестроенном за прошедшие годы, — а тогда, в эпоху их с Софией юности, он имел неприглядный и заброшенный вид. В тот вечер, когда была сделана фотография, они в первый раз вместе собрались в кино. Смотрели они «Историю Адели Г.», фильм, посвященный дочери Виктора Гюго, именем которой психиатры позднее назовут один из видов клинического расстройства сознания. Они подошли к кассе — Римини заранее приготовил деньги за оба билета; София же умудрилась отвлечь его внимание какой-то ерундой и просунула в окошечко кассы половину суммы, не дав ему, таким образом, почувствовать себя полноценным кавалером. Несколько минут спустя ему пришлось пережить очередное унижение: при входе в зал почему-то именно перед ним, как шлагбаум, опустилась рука билетера; мужчина, несмотря на то что за спинами Римини и Софии скопилось немало желающих попасть в зал, твердо вознамерился выяснить, имеет ли право молодой человек — а с его точки зрения, совсем ребенок — смотреть этот фильм. Римини стал возмущаться и доказывать, что ему уже есть шестнадцать; устные заверения на билетера не подействовали. «Хотите, чтобы я вам паспорт показал?» — воскликнул Римини, словно вызывая обидчика на дуэль. Билетер в ответ высказался в том смысле, что его бы это вполне устроило; Римини стал рыться в карманах и, естественно, в последнем из них обнаружил наконец помятый паспорт, который чуть не впечатал с размаху в лицо билетеру. Тот, по правде говоря, даже не присматривался к указанному в документе возрасту и преспокойно пропустил Римини в зал, разумеется, и не подумав извиниться. Гораздо позднее, спустя несколько лет, Римини понял, что эту способность нарываться на всякого рода проверки со стороны официальных инстанций, на выяснение личности, специальный досмотр на таможне и другие унизительные процедуры он унаследовал от отца, как и умение устроить скандал и высказать чиновникам все, что он о них думает: это, однако, не избавило ни одного, ни второго от бесконечных проверок и выяснений. Впрочем, в те годы одного легкого прикосновения Софии к его руке было достаточно, чтобы Римини успокоился и переключился. Они нашли себе удобные места — сзади, с незанятыми соседними креслами — и стали ждать начала. Вот в зале погас свет, и на экране появился пейзаж, описанный рукой самого Виктора Гюго; по картине побежали строчки первых титров; «Все люди, показанные в этом фильме, не являются вымышленными, а существовали в реальности. Все события происходили на самом деле. Этот фильм посвящен подлинной истории жизни Адели Г.». С этой секунды и до конца фильма они просидели обнявшись, словно защищая друг друга от какой-то невидимой и неведомой опасности; темный зал стал для них олицетворением чужого и враждебного мира, от которого они потом долгие годы так старательно отгораживались, выстраивая другой мир — маленький, хрупкий, но свой собственный.