Прошлое и будущее

Каждый раз, возвращаясь в Париж, я посещал модные клубы, в частности, заведение Мориса Каррера, потому что мне нравился его оркестр, которым управлял Лео Шольяк, бывший пианист Шарля Трене, и его солистка, американка с нежным именем Мэрилин. Был там еше один певец, который, на мой взгляд, мог понравиться Эдит Пиаф и, чем черт не шутит, стать новым «хозяином». Красивый голос, прекрасное знание французского языка и горячий американский акцент… Я решил представить его Эдит. Она каждый вечер выступала в разных кабаре на Егтисейских полях. Но надо было найти убедительный предлог, потому что она все еще не желала знакомиться с мужчинами. К моему счастью, Эдди — Эдди Константин, о котором как раз и идет речь, — помог мне, сам того не зная. Он хотел написать перевод «Гимна любви». Я воспользовался случаем и тут же начал давать наставления: «Я поговорю о тебе с Эдит. Когда приведу тебя в ее гримуборную, войдешь, сделаешь приветственный жест рукой, скажешь «НИ» [37]и широко улыбнешься ей своей обворожительной улыбкой». Все прошло как по маслу. По тому, как Эдит заговорщически улыбнулась нам и подмигнула, мы поняли, что очередная страница семейного альбома переворачивается и, ни в коей мере не забывая Мориса, мы начинаем новую летопись.

С Эдит опасно было совершить промах, не важно, шла ли речь о фильме, театральной постановке, книге или ресторане. Если ей что-то не нравилось, вас ожидало презрительное: «Что ж, я так и знала, тебе всегда не хватало чувствительности». Однажды вечером, когда я вернулся из кинотеатра, она спросила, что я смотрел. Стараясь соблюдать осторожность, я процедил сквозь зубы название фильма: «Третий мужчина».

— И что, он действительно так хорош?

— Для меня, так лучше не бывает.

— А для меня?

— Мне кажется… ну, в общем, я не готов поклясться, что вам понравится.

— Ладно, завтра пойду посмотрю, но, если фильм плохой, тебе не поздоровится!

На следующий день мы всей толпой явились в кинозал на авеню Оперы, где показывали «Третьего мужчину». Наша дорогая Эдит сразу поддалась обаянию Орсона Уэллса и, узнав, что фильм попеременно показывают то в оригинальной версии, то на французском языке, потащила нас туда на следующий день, и через день, и так далее в течение последующих десяти дней. Пусть так, нам всем фильм действительно очень понравился, но сколько можно «кушать» одно и то же, хотелось бы уже посмотреть что-то новенькое. Мы надеялись, что всех спасет отъезд в Соединенные Штаты. Но надо было знать упорство Эдит, которая, если ей понравились что-то или кто- то, навязывала вам это день за днем. Стоило нам приехать в Нью — Йорк, как она попросила Константина купить газету и посмотреть, где показывают «Третьего мужчину». Фильм еще не сошел с афиш какого-то кинотеатра в самой глубинке Бруклина. Мы с трудом втиснулись в два такси: «Orson Welles, here we come!» [38]. В кинотеатре Эдит, как правило, усаживалась поближе к экрану в окружении своего маленького общества. Япод тем предлогом, что болят глаза, сел в середине зала и, да простит меня Господь, исключительно из-за разницы во времени, уснул. По окончании сеанса, когда Морфей все еще держал меня в своих сладких объятиях, вдруг почувствовал, что кто-то меня немилосердно трясет, и услышал знакомый голос: «Так, голубчик! Значит, спим! Спим, а не смотрим великий фильм! Это достойно наказания! Так и знай, с сегодняшнего дня я не разрешаю тебе смотреть его, мы будем ходить одни». Ощущая на себе завистливые взгляды товарищей, я вместе с остальными вернулся в отель.

Как вы уже, наверное, успели понять, у Эдит были свои пунктики: например, она могла есть одно и то же блюдо две недели подряд, пить не просыхая, а потом вообще не пить, смотреть по десять раз один и тот же спектакль или фильм, «усыновить» кого-нибудь, проводить с этим человеком все свое время и вдруг забыть о нем и не видеться больше никогда. Эта уличная девчонка научилась знать и любить многое, она имела интуицию и очень верный вкус. Если она высказывала свое суждение или давала оценку чему-то, то всякий раз это были афоризмы, достойные великих. Поскольку она особенно любила симфонии Бетховена в исполнении оркестра под управлением Фуртвенглера, то на день рождения я подарил ей запись симфонии, которой у нее еще не было. И тут же начался аврал: «Так, ребятки, сейчас будем слушать великое произведение. Эдди, включай проигрыватель, ты, Лулу, приглуши свет, а вы все кончайте болтать. Мы слушаем». И мы, сидя в полутьме, приготовились слушать великое произведение. Но проигрыватель, должно быть, работал не на той скорости. Через несколько минут наша дорогая Эдит зашевелилась в кресле, словно ей было неудобно сидеть, а затем бросила: «Включи свет, Лулу». Как только появилось освещение, она взяла пластинку, передала ее Лулу и произнесла, ни к кому не обращаясь: «Все-таки этот Бетховен, даже если и ошибался, то ошибался по — крупному».