Прощение славянки

– Она полюбит такого гостя, как вы, безоговорочно, – пообещал ему Турецкий. И, встретив в его взгляде недоумение, уточнил: – Скоро вам все будет ясно.

По салону прошла стюардесса, катя перед собой тележку с напитками. Куликов заказал апельсиновый сок, Турецкий минеральную воду. Молчание длилось недолго. Турецкий повернул голову к Куликову:

– Капитан, я все хотел спросить, известно ли вам такое имя – Соня Салтанова?

Куликов от неожиданного вопроса поперхнулся соком и, когда откашлялся, удивленно ответил:

– Конечно, я ее знал… А почему вы вдруг о ней спросили? И откуда вы ее знаете?

– Не сочтите мой вопрос за бестактность. Просто меня тоже свела с ней судьба. Я останавливался в ее гостинице и впервые о вас услышал именно от нее.

Глаза Куликова затуманились, он отставил стакан с соком и заговорил:

– Я с ней тоже познакомился в гостинице. Когда в командировке был и останавливался там. Потом у нас роман возник, да не проходной, между нами серьезные чувства были. Мы с ней полгода как муж с женой жили, в те редкие дни, когда я из командировок возвращался. А когда после последнего боя в госпитале очнулся, потом длительное лечение проходил, как-то все воспоминания постепенно поблекли. Как раз тогда Людмила Теплякова меня вытаскивала с того света, всю свою любовь мне отдала. У меня сначала к ней было только чувство благодарности, потом это переросло во что-то более глубокое, серьезное, пока я не понял, что полюбил ее. Я вообще-то человек сдержанный, всегда думал, что однолюб. А когда понял, что к Люде испытываю нечто большее, чем привязанность, решил не противиться судьбе. Соня осталась в прошлой жизни, между нами расстояние и время, а Люда всегда рядом, стала родным человеком. Так и связал с ней свою судьбу. И не жалею. Повезло мне с женой. Хотя брак официальный мы не заключали, не видим в этом необходимости. Если бы ребенок был, тогда другое дело.

– Валентин, я после вашего признания даже не знаю, что и сказать…

– А что? – забеспокоился Куликов. – С Соней что-то случилось?

– Ну с ней давно что-то случилось. Она вас любит…

И Турецкий принялся рассказывать Куликову о том, как Салтанова приехала в Москву, отыскала Турецкого и, рыдая, умоляла найти Куликова.

– Что вы говорите? – Куликов потрясенно слушал Турецкого. – Я не думал, что она так будет переживать. Она всегда производила впечатление человека, умеющего владеть собой. Мне даже казалось, что ее самообладание как-то противоречит женской натуре. Объяснял это тем, что вокруг война, она потеряла своих родных.

– Ее больше всего беспокоило ваше доброе имя, она просила защитить вашу честь, – продолжал Турецкий. – Для нее это очень важно, Валентин. Потому что она растит вашего общего сына. А у его отца должно быть доброе имя.

– Как?! – вскрикнул капитан. – У меня сын? Вы не ошибаетесь? Я же ничего не знал…

– Вы не могли знать, потому что она родила после того, как вы пропали. Через полгода.

– Боже мой… – Куликов замолчал, переваривая неожиданную информацию.

Грязнов, который слышал весь этот разговор, укоризненно посмотрел на Турецкого и тихо укорил его:

– Мне ничего не говорил, а тут такие житейские страсти. Сын нашелся…

– Ну мы только вчера узнали, что Кулаков и Куликов – одно лицо. Не мог же я сразу ему выложить, что у него сын есть. Человека нужно было подготовить.

– Считаешь – подготовил? – насмешливо спросил Грязнов. – Посмотри на него, что с ним творится.

По лицу Куликова было видно, как он волнуется и как потрясен известием, что у него растет сын.

– Как зовут моего сына? – наконец овладел собой Куликов.

– Маратик Салтанов. Но отчество она ему дала ваше.

– Они сейчас в Назрани? Или переехали куда-нибудь?

– В Назрани. Она же до сих пор ждет вас…

Куликов опять замолчал, что-то обдумывая. Потом прервал молчание:

– Я о ней вспоминал, конечно, с теплотой. Она замечательная женщина. Но когда я понял, что с Людмилой нас связывают чувства, решил, что назад дороги нет. Люди встречаются, расстаются, и не всегда это зависит от них. Но Люде я, конечно, расскажу о сыне. Она меня поймет. Вы не представляете, какая это женщина. Она такая… понимающая, умница, сердечная. Я думаю, она не станет возражать, если я налажу связь с Соней. Мы можем вместе с Людой поехать в Назрань, встретиться и с Соней, и с Маратиком. Я буду им помогать… Боже мой, даже не верится, что у меня сын! Я вам не могу передать, что сейчас испытываю. Честно говоря, я потрясен.

– Я вас очень понимаю как отец. Когда у меня появилась дочь, я тоже испытывал целую гамму чувств. В основном гордость, что у меня ребенок. А о жене и говорить нечего, она мне раз сто повторяла: «Представляешь, я ее сама родила!» Я сначала не мог понять, что она имеет в виду. Потом понял: рождение ребенка, по-моему, главное в жизни человека. Такое важное событие, что каждый может гордиться.

– Жаль, мне вас не понять, – с некоторым сожалением в голосе вмешался в разговор Грязнов.

– Еще не все потеряно. Можно и в восемьдесят зачать ребенка, – подбодрил товарища Александр Борисович.