Прощение (СИ)

— Ты отнял у него сына, не подпускаешь к нему, подал на него в суд, мечтаешь, чтобы ему дали самую жёсткую меру наказания… Как я могу бросить его в такой момент, когда даже отец отвернулся от него? А Конни? Бедняжка, так переживает! Мне и её оставить без поддержки?

— Ты знаешь, почему я это сделал. А Конни — это вообще отдельный разговор!

— Почему ты не пускаешь к нам Адриана?

— Вот ещё скажите, что он виноват! Я никак не могу заставить его не чувствовать вину! А он, скажу тебе по секрету, рвался к вам. Да и сейчас ищет встречи, но я их пресекаю тут же.

— Он к нам рвался? — улыбнулась Фелиция.

— Что ты хочешь сказать? Что это нехорошо с его стороны, что он у меня живёт? Ему это суд предписал, Адриан не может покинуть меня. Я не позволю вам выставить его виноватым!

Леди назвала брата «бедным Джерри», и грустно сказала, что он так скучает по сыну! На что Гарольд, высокомерно подняв бровь, поинтересовался с горькой, строгой усмешкой в голосе:

— Давно не бил его?

— Он раскаялся, пойми!

— Не верю. Если вспомнить с чего всё началось, то мы явно увидим, что с ревности, жуткой, какой-то болезненной, ненормальной! — сэр всплеснул руками. — Джерри относился к Адриану собственнически. Он оправдывался, что тот его раб. Но нет… Его бесило, что бедняжка не любит его, а только уважает, как господина. Ну, а кто виноват? Адриан не знал, кто его настоящий отец, и всем сердцем любил того, кого им считал. У него и не в уме, что Даррен — не его папаша. Джеральд бесился, ревновал, а тот не понимал, за что господин на него так злится, за что наказывает. Мерзавец хотел получить от бедняжки сыновью любовь, доверие… Адриан же считал для себя непозволительным переступить эту черту, нарушить субординацию. Да и с какой стати ему с чужим, едва ль знакомым мужиком делиться своими мыслями, переживаниями, мечтами?! Это, согласись, и странно было бы. И неудобно как-то… Что тот самый мужик про тебя подумает?! Ну, вот… Что-то я заболтался, доченька! Но знаешь, что главное? Джерри говорил: «У меня нет Адриана», а ни у «У Адриана нет меня»… Своими издевательствами он подпортил себе репутацию и отдалился от цели — добиться его любви, и раскаивается именно в этом. А ни в том, какую боль причинил сыну.

— Он раскаивается в том, что себе навредил, а ни что сына заставил этим страдать? Так?

Гарольд даже обрадовался её вопросу, воскликнув, что вот именно!

— Страшно такое слышать. А Адриан ведь ему поверил…

— Он больше не издевается над ним, потому что боится навредить себе, а ни что заставит опять страдать.

— Но зачем же Джерри вообще надо было это затевать? Значит, любит сына, просто не может нормально это проявить.

Услышав эти речи, в душе Его Сиятельства надежда, что дочь начала его понимать, потухла вновь. Низко опустив голову, сосредоточенно-грустно глядя на трубку, он проговорил в ответ, садясь обратно в кресло:

— Я не знаю, Фелиция… Не знаю, кого он любит. Ты хочешь его защитить? Я, правда, очень рад, что ты так привязана к брату. Но думаю, этот разговор нет смысла продолжать.

Глядя, как косые лучи солнца врываются сквозь ещё не раздвинутые с вечера тяжёлые, бардовые гардины, оставляют блики на металлических ручках дверец шкафов, Фелиция вздрогнула, словно бы от удара плети. Нервно кусая губы, женщина спросила отца, почему считает, что нет смысла продолжать их беседу.

— Потому что я думаю одно, а ты — другое, и не хочу, чтобы у тебя сложилось неправильное обо мне мнение, будто бы я задался целью переманить тебя на нашу сторону. Я понимаю, ты любишь и того, и другого. И тебе сложно выбрать.

— Мне жальче Адриана. Я знаю, ты с ним, и у него всё будет хорошо. А с Джеральдом нет никого. Поэтому я…я…выбрала его. Но это не значит, что я против вас! Я люблю всех одинаково!

Гарольд эмоционально, страстно воскликнул, что Джеральд должен понять, что он негодяй! Мужчина даже стукнул кулаком по письменному столу, и на пол, на алый ковёр упал какой-то конверт. Фелиция вздрогнула вновь. Она любила отца, но почему-то впервые с его возращения, поймала себя на мысли, что чувствует, словно бы ей приходится заново знакомиться с ним. Взяв себя в руки, леди спросила, зачем ему Адриан, ведь он почти его не знает. Мальчику стукнуло всего четыре, когда Гарольд уехал, и до этого они не общались. Юноша и его дедушка, по сути, являлись, чужими людьми, когда вернулся последний.

Гарольд даже возмутился:

— Он — мой внук, и я люблю его! Ты прекрасно знаешь, что я хотел его усыновить. Тебе это о чём-то говорит? И ни на секунду о нём не забывал все эти годы. И о Филе тоже, и о тебе, и даже об этом мерзавце!

Фелиция неожиданно улыбнулась.

— Помирись с сыном, — глубоко вздохнув, успокоившись, мягко сказал отец. — Ты взрослее, ты больше видишь… Что с него взять? Он так молод. Амбициозен, импульсивен… Хотя, не скрою, что полностью его поддерживаю.

Ласковую, добрую улыбку с лица женщины как ветром сдуло, и она ответила, что не может, что сын тогда станет заставлять бросить брата…

— Знаешь, что, Фелиция?! Тут я такого не ожидал! Филипп тебе сын, а этот…да, ладно, брат!