Как Сара и предполагала, Эмму она застала за приготовлением к семейному ужину, в теплой, распространяющей приятные ароматы кухне, расположенной над пекарней. Дверь на ее стук открыла Летти, радостно заулыбавшаяся ей.
— Добрый вечер, мисс Меррит.
— Здравствуй, Летти. Как себя чувствуешь?
— Уже лучше. — Она опустила голову.
Сара осторожно приподняла ее подбородок и произнесла, прямо глядя в красивые карие глаза.
— Ты прелестная девочка, Летти. Всегда помни об этом. Красота начинается глубоко в душе и потом уже безошибочно проявляется в блеске глаз, в улыбке… У тебя есть этот блеск, эта улыбка, поверь мне. Твои оспинки, если они остались, — чепуха по сравнению со многим… О, как бы я хотела быть похожей лицом на тебя!
Летти густо покраснела — это тоже свидетельствовало, подумала Сара, о том, что девочка на пути к полному выздоровлению.
— Я помешала вашей игре… продолжайте… Здравствуй, Джинива.
Летти вернулась к столу, где они с младшей сестрой играли в карты.
Повернувшись от плиты — там на большой сковороде с длинной ручкой жарились котлеты, распространяя запах, от которого начинали течь слюнки, — Эмма приветствовала гостью и спросила:
— Что выгнало вас на улицу в такой ненастный вечер?
— Я навещала Аделаиду, — ответила она.
— Девочки, отложите нарты и зовите отца. Быстро! — Когда дочери вышли, Эмма спросила — Ну и как сейчас отношения с сестрой?
— Немного оттаивают
Сара начала расстегивать пальто.
— Дай-то Бог. Я так рада, — сказала Эмма.
— Радоваться рано.
— Садитесь и расскажите подробнее.
— Что говорить? Я купила ей кошку.
— Вы заплатили двадцать пять долларов за одну из тех кошек?!
— Я отдала бы куда больше, только чтобы увидеть, как изменилось выражение лица у Адди. Оно стало почти таким, как когда-то. Она сказала, что назовет кошку именем, которым звали нашего старого любимого кота. Он жил у нас, когда мы были еще девочками. И знаете, Эмма, это было в первый раз, что она вспомнила о нашей прежней жизни в Сент-Луисе без злобы и горечи… А когда я уходила, даже поблагодарила меня.
— Выглядит так, что вы сумели все-таки проникнуть к ней в душу.
— Возможно… Только потом мы заговорили об этих ужасных домах, и она, похоже, вернулась в прежнее состояние. Ушла от меня куда-то далеко-далеко… Она все время на страже, Эмма, как будто боится проявить ко мне какие-то родственные чувства. Опасается, что это унизит ее… Я не могу понять…
Эмма сняла крышку со сковородки, откуда пошел еще более ароматный пар, двузубчатой вилкой попробовала картофель.
— Боюсь, не смогу пролить света на эти дела, — проговорила она.
— Шериф Кемпбелл высказал естественное предположение, что она стыдится и не хочет видеть меня там, но я…
— Вы разговаривали об этом с шерифом? — воскликнула Эмма. Подняв одну бровь, она с интересом воззрилась на Сару. — Вы вообще говорите с ним?
— Иногда разговариваем.
— Случайно или намеренно?
— Ну… — Саре не очень нравился этот допрос. — Сегодня мы столкнулись на улице.
— И разговор был нормальный? Вежливый?
— Вполне. Почему нет?
— Конечно, — согласилась Эмма. — Тем более, если вы говорили о вашей бедной сестре.
Она вынула из комода цветастую скатерть, начала ее расправлять на руках.
— А что вообще вы думаете о нем? — спросила Сара как можно небрежнее.
— Он взвалил на себя тяжелую работу. — Эмма взмахнула скатертью, и та легла на обеденный стол. — А еще у него хорошие, порядочные родители. И сам он честный человек, я уже, кажется, говорила вам об этом. А вы что думаете?
— Думаю, он очень упрямый. Непокладистый. Хотя во время эпидемии с ним легко было договориться. Еще думаю, он только через силу признает, что дело, которым я занимаюсь, нужное. А вообще считает: для женщины больше подходит та профессия, что у Адди, а не моя.
— Вот… — Эмма поставила на стол стопку тарелок. — Расставьте их, хорошо?.. Что-то между вами происходит, о чем вы не говорите. Я права?
Сара принялась ставить тарелки. Судя по количеству, одна из них была для нее, чему она не могла не порадоваться.
— Ничего такого… — ответила она.
— Тогда зачем весь этот разговор?
— Просто так. Мы стали больше общаться, потому что была общая работа. А сегодня поговорили о кошке и посмеялись немного.
— А потом?
— Что потом?.. Потом разошлись, а когда я… Нет, ничего.
Эмма со звоном положила на стол ножи и вилки.
— Что потом? Начали, так выкладывайте.
— Ну… Мы разошлись в разные стороны, как я уже сказала… И я немножко повернула голову… Не знаю почему… И увидела, что он стоит и смотрит мне вслед. Больше ничего.
Уперев руки в бока, Эмма внимательно смотрела на молодую женщину, которая с преувеличенной тщательностью раскладывала ножи и вилки.
— Это не ничего, — заключила она. — Это означает, что человек интересуется вами.
— Ох, Эмма, не говорите глупости! Я раздражаю его с первого момента, как появилась в городе.
— Вы не первая пара на свете, у кого все начиналось с взаимного недовольства, даже с ненависти.
— Какая же мы пара! Мы противники.
— Уже нет. Сами же проговорились.
Взгляды женщин пересеклись. Лицо у Эммы выглядело просто и естественно, у Сары — тревожно.