«Прощание славянки»

— Леня, ты-то зачем встал в очередь? У тебя же есть пассажир.

— Это не пассажир, — буркнул Леня.

— А кто же? — еще больше удивился сосед.

— Мой должник, — сурово представил меня Леня.

Оба соседа оценили меня взглядами и молча переглянулись. Я возмущался в душе наглостью Котяры: все, что у меня было, — теперь лежало в его карманах, у меня ничего не осталось, кроме пустого бумажника и ключей от квартиры — и он еще считает меня должником! Я хотел обратиться с гневной защитной речью к соседям. Но только я дернулся с места, соседи резко обернулись ко мне и вытащили из-под своих сидений одинаковые короткие багорики. Своим суровым пред— ставлением — «должник» — Котяра вынес мне приговор. Что бы я ни говорил, как бы я ни оправдывался, я был для них теперь самый главный враг — лох, не оплативший катание. Меня колотило. К утру начал выходить хмель.

— Леня, — жалобно позвал я Котяру, — Леня, будь человеком.

— А я разве не человек? — обиделся Котяра. — Кто же я тогда по-твоему?

Мне не хотелось вдаваться сейчас в его загадочную морфологию.

— Леня, — с трудом выдавил я, — все мои деньги у тебя…

— Ну-у? — вопросительно мурлыкнул Котяра.

— Купи хоть бутылку пива. Мне плохо… Понимаешь?

Котяра поскреб грязным пальцем рыжую пушистую бакенбарду:

— Пиво — это громоздко.

— Почему? — затосковал я.

— Потому что компактней сотку коньяку!

Меня поразила исчерпывающая логика Котяры. Я грустно поглядел на темные окна «Литературного кафе» напротив:

— Только где его сейчас возьмешь?…

— В рубке, — отрезал Котяра и подтолкнул меня в спину, — спускайся в каюту.

Каюта нашего катера показалась мне то ли волшебным сном, то ли декорацией исторического кинофильма. Стены и потолок были отделаны янтарной карельской березой. Между сверкающими, начищенными иллюминаторами тускло светились бронзовые бра. По бортам каюты разместились бархатные голубые диванчики. У передней стены перламутровый столик на резных ножках, а над столиком в старинной раме под стеклом висела карта Балтийского моря, почему-то на немецком языке. А над картой портрет сурового солидного мужчины с могучей челюстью. Лицо мужчины мне было смутно знакомо… Но я не успел вспомнить.

Котяра открыл стеклянный бар, достал оттуда упитанную бутылку «Камю», с ловкостью классного бар— мена подбросил ее за горлышко, взбалтывая, и через стеклянную трубочку в пробке накапал мне в бокал, как лекарства, ровно сто граммов темно-желтой тягучей жидкости:

— Лечись.

Я сел на бархатный диванчик у столика, подержал драгоценный бокал между ладонями. Ни с чем не сравнимый аромат «Камю» защекотал ноздри. Я медленно четырьмя глотками выпил это жидкое солнце и воскрес. Солнце взошло в моей беспросветной душе сразу же, как из-за гор. Котяра внимательно наблюдал за мной немигающими глазами цвета французского коньяка. Я закинул ногу на ногу и поставил пустой бокал на столик:

— Леня, выпей со мной.

Котяра брезгливо фыркнул:

— Я эту гадость не пью.

Мне стало весело:

— А что ты пьешь? Валерьянку?

Котяра погрозил мне коротким пальцем и присел за столик напротив меня.

— Не духарись, Славик. Не хмелей. У нас еще все впереди. Лады?

Будущее мне рисовалось уже не таким мрачным, и я кивнул:

— Лады.

Котяра положил короткие ручки на перламутровый столик.

— Я на тебя не обиделся, Славик.

— Ты? — удивился я. — Тебе-то за что обижаться?

— Ты обозвал меня «Котярой». Нехорошо, Славик. Нехорошо, — укорял он меня.

Я показал на его татуировку.

— Леня — ты только в этой жизни. Правда?… Я решил, что в той жизни ты — кот. Разве я ошибся?

Котяра — грустно покачал круглой башкой.

— А ты знаешь, что значит «кот» в той жизни?

— Нет, — честно признался я.

И Котяра мне объяснил:

— В той жизни «кот» — это барыга, который блядьми торгует. Понял?

Я оторопел.

— Разве в той жизни такое бывает?

Котяра приблизил ко мне вплотную свое пушистое лицо.

— О какой жизни ты толкуешь, Славик? Колись!

Я опять показал на его татуировку.

— О той, что за этим солнышком.

Котяра вдруг широко улыбнулся лучезарной улыбкой — весь рот его был наполнен золотом.

— За солнышком — зона, Славик. Только зона, и больше ничего!

Меня как молотком по голове ударило. Так резко я осознал свою роковую ошибку. Придя в себя, я спросил:

— И кто же ты в той жизни?

Леня постучал коротенькими пальцами по перламутру:

— Об этом не говорят… Но тебе можно, Славик. Ты теперь мой. Правда?

Котяра был прав. Вся моя жизнь теперь зависела только от него. И я неуверенно кивнул:

— Правда.

Котяра широко улыбнулся золотыми зубами.

— В той жизни я — Балагур.

— А что это значит?

Котяра закрыл ослепительный рот:

— Когда покорешимся, расскажу… Сейчас не до этого. Сейчас ты расскажи мне дело.

— Какое дело?

— Как это какое? — рассердился Котяра. — Расскажи, откуда у тебя билет и кредитка и почему тебя киллеры ищут?

Я попросил у него еще дозу. И когда он в том же порядке, подбросив бутылку за горло, накапал мне дозу, я, отхлебывая тягучую бодрящую жидкость, все ему рассказал. И про шефа Адика, и про мои мрачные подозрения.

Котяра внимательно слушал меня, не мигая, подперев пушистое лицо короткой лапой. Когда я закончил, он почесал бакенбарду.

— Африка отпадает…