Прощание

— Уклониться было невозможно. Только ложиться в дрейф в соответствии с силой волны и ветра. Беспокоило, удастся ли выдержать дату прибытия. Она была точно определена, так как это был первый заход такого судна со всем тамтамом. При ветре восемь, начиная с Бофорта, мы шли малым ходом. Юго-западный шторм с дождевыми шквалами и быстро возникающими волнами. Нулевая видимость. Пена от волн заливает судно.

Меня поражает, что старик, чтобы придать рассказу динамичность, использует настоящее время. Я слежу за его губами, ожидая продолжения.

— Волны достигают высоты мачты с наветренной стороны, а целые горы волн переливаются с носа на корму через палубу. При совпадении с периодом волны крен судна достигает до сорока градусов.

— Произошло точно то, — вклиниваюсь я, — что хотели обосновать Геештахтеры: как ведет себя реактор в экстремальной ситуации?

— Ты попал в точку! Мы прошли тысячи миль, а тут нас наконец прихватило, и именно так, как будто мы все время не искали ничего другого, кроме этого шторма… Тогдашний шеф обливался холодным потом.

— Ну, и что было дальше? — тороплю я.

— Чертовски тяжело далось мне решение направить на бак пять опытных матросов вместе с первым помощником. Естественно, с соблюдением всех мер осторожности, таких как закрепление страховочных тросов для того, чтобы поймать оторвавшуюся бухту троса до того, как она все снесет. За исключением синяков, обошлись без потерь.

— И?

— И судно получило минимальные повреждения, и это еще в рамках франшизы. Ограждение спереди по левому борту было слегка вдавлено, полдюжины опор поручней были сломаны и отчасти продавлены сквозь плиты, покрывающие полубак. Примечательно, что в этот день использование стиральных машин женами не наблюдалось.

— Тогда надо пожелать, чтобы разразился шторм, — говорю я.

Старик ухмыляется довольный, но тут же продолжает:

— Это тебя заинтересует: начиная с силы ветра 11, корабль делал всего один узел, а при 12 не мог продвигаться. Мы установили достаточное число оборотов, чтобы остаться в дрейфе. При этом нас наверняка несколько сносило назад над грунтом. Вот в то время ты мог бы наделать снимков…

— А как ведет себя реактор во время такого шторма?

— Вообще-то встречи с плохой погодой стараются по возможности избегать, — продолжает старик нерешительно, — но для проверки реактора мы ее иногда даже искали.

— Наука загоняла вас в шторм?

— Можно сказать и так. Плохую погоду мы однажды нашли в районе западнее Шетлендских островов. Западный ветер силой 9 баллов. Для измерений динамики поведения реактора плавание должно было осуществляться на том же участке моря. Поэтому мы и осуществляли чистой воды килевую качку. Судно делало очень резкий ход и черпало сотни тонн воды, которая, высоко взлетая, обрушивалась на бак всей своей массой. Позднее, на верфи, с помощью палубных подпорок и листовой стали для придания жесткости все приводилось в порядок. Один бортовой иллюминатор на нижней палубе был разбит, что первому помощнику, который там жил, принесло приличную сумму денег на страховке ценных бумаг. У него были только прекрасные новые вещи! Новое за старое. К счастью, первого помощника, когда был нанесен ущерб, не было в его каюте.

Рассказывая о роге изобилия, пролившемся над его первым офицером, старик потерял нить повествования, и я говорю, смеясь:

— Такого я еще никогда не слышал: подарки от бури на море!

Старик тоже смеется, но затем задумывается и говорит уже серьезно:

— Меньше повезло судовому врачу. В то время это был бывший флотский врач. Когда он шел по реакторной палубе по наветренной стороне, чтобы в госпитале заняться матросом, который разбил себе губы, накативший поток воды бросил его на опору крышки реактора. При этом доктор распорол кожу головы около уха и остался лежать без сознания у этой опоры, которая его задержала. К счастью, мимо проходил боцман, который поднял его. Доктора зашила медицинская сестра, продубевшая от длительных плаваний с ГГИ на «Метеоре».

— Что значит путешествие на «Метеоре» и что «ГГИ»?

— «ГГИ» — означает Германский гидрогеографический институт, а «Метеор» — гидрографическое судно.

Собственно говоря, я хотел бы услышать кое-что о поведении реактора во время шторма, но сколько раз нас отвлекали. При ближайшей оказии надо будет порасспросить шефа и исследователей, — намечаю я себе, поднимаясь на мостик. Старик находится на камбузе. Речь снова идет о приеме в Дурбане, который беспокоит старика.

— Ну, ты решился? — спрашивает старик, когда мы собрались в его каюте для вечерней беседы.

— Решился на что?

— Что в Дурбане сойдешь с корабля, имею я в виду. Могу только посоветовать. Если мы три недели простоим перед портом прибытия, то, я это знаю, появится сильная раздражительность. Это начинается уже сейчас.

— Утро вечера мудренее. Теперь я хочу знать, что было дальше с вашей яхтой «иол»?

— О чем я рассказывал в последний раз?

— О том, как доставал секстанты, хрустящие хлебцы.