Читаем Прощайте, не поминайте полностью

<p>Чудакова Валентина Васильевна</p><p>Прощайте, не поминайте</p>

Валентина Васильевна Чудакова

"Прощайте, не поминайте..."

Ранило меня в бою за Идрицу. А пока в госпитале лечилась, моя дивизия далеко вперед ушла и где-то в Латгалии бьет фрицев в хвост и в гриву.

Пробираюсь к своим по фронтовой дороге и волнуюсь: как-то там живы-здоровы мои дорогие ребята-пулеметчики?..

Вот и бывшая граница, а там шлагбаум полосатый и будка при нем. КПП, стало быть. Комендант - молоденький лейтенант - проверил мои документы, похихикал малость в кулак, дивясь, что в пехоте "бабы ротами командуют", да и спрашивает:

- Оружие при себе есть?

- Нету, - отвечаю. - Автомат в полку остался, а пистолет в госпитале отобрали.

- Эх ты! - укоряет лейтенант. - А еще строевой офицер! В подушку надо было зашить, как люди делают.

- Яйцо курицу учит! - усмехаюсь я. - Да он и был в подушке, но чепе произошло.

В глазах у коменданта откровенное любопытство, видно, ничего парнишка. Поясняю:

- Понимаешь, пошла на речку портянки постирать, а ребята в нашей палате возню подняли. Выздоровели - силу некуда девать. Давай друг дружку подушками тузить. Ну, сосед по койке сгреб мою, раскрутил за угол да как шмякнет однополчанина по макушке - тот и с ног долой! Лежит и, как Зощенко говорил, скучает. Прибежал дежурный врач. Небывалый случай - человека подушкой убили. Не может такого быть! А его вовсе и не убили, лишь контузили. Ну и погорел мой "тэтэшка". Жалко, пристрелянный.

Посмеялся комендант на пару со своим дежурным автоматчиком, да и говорит приказным тоном:

- Раз оружия нет, - не пропущу! Жди оказии.

- Да ты что, друг? - взмолилась я. - Я же спешу к ребятам! - И нахрапом под шлагбаум подлезаю. А комендант ухватился сзади за мои наплечные ремни - и не пускает! На приказ ссылается.

- Да я и машины-то одиночные не пропускаю! - уверяет. - Не приказано! Наши далеко прорвались. А тут фашисты недобитые вооруженные бродят, сволочь власовская шляется. А ты лезешь! Вот соберется группа - и пойдешь. А может быть, и на машину с солдатами пристрою. А пока давай чай погоняем да языки на досуге почешем.

- Нет уж, - отказываюсь, - спасибочки. Почеши лучше о свой шлагбаум...

Тут еще два офицера подошли - тоже из госпиталя и без оружия. Опять комендант не пропускает. К вечеру пожилой железнодорожник с кавалерийским карабином появился. А нас все не пропускают: дескать, что это за оружие на четверых! Вскоре капитан-артиллерист прихромал - наверняка раньше времени из госпиталя "подорвал". У него при себе оказался пистолет. Тут наш комендант смилостивился и, назначив старшим капитана, пропустил. Так и пошли мы впятером. Километров пятнадцать отшагали - и ни одной живой души не встретили.

- Ничего себе драпанули фашисты!.. - говорит наш старшой. - Пушки едва слыхать. Далеко еще топать! А нога-то моя того... И как на грех, ни одной машины попутной...

Стемнело. Дождик зарядил. Не сильный, но довольно нудный. А мы в одних гимнастерках. Капитан предложил:

- Давайте-ка, братья-славяне, заночуем. Вон хутор виднеется. А утро вечера мудренее.

Свернули мы с дороги, на хутор пришли. Дом большой и почти целый, только белые стены, как оспой, осколками исклеваны да стекол нет. А внутри после фашистов гадюшник несусветный! Мебель во всех комнатах переломана, зеркала перебиты, обои со стен свисают лохмотьями. Капитан фонариком подсвечивает и вдруг говорит дрогнувшим голосом:

- Братцы, а ведь это же кровь!..

Поглядели и мы при свете фонарика. Да, действительно, на всех четырех стенах кровь запеклась: и потеками, и брызгами, и пятнами. Жутко как-то нам, бывалым, стало.

- Не иначе, как тут гестапо стояло, - догадался капитан. - Кого-то мучили, сволочи. А ну их к черту! - махнул рукой. - Лучше под дождем мокнуть, чем тут оставаться.

Пробираемся в темноте к выходу, держась друг за друга, и вдруг наш железнодорожник из темноты кричит:

- Товарищи офицеры! Номер люкс обнаружил!

Глядим - и верно: кухонька довольно опрятная, не успели фашисты загадить. Долго ли солдатам бивак разбить! Ровно через четверть часа уютно гудела плита, забулькал чайник. Поужинали мы в складчину, да и улеглись на подметенном полу впокатушку. А утром я поднялась первой - и сразу к окну: прошел ли дождь? Взглянула - и во все горло: "В ружье!" И больше сказать ничего не могу, только судорожно рукой по направлению к окну машу. А за окном фашисты, вооруженные до зубов - не меньше роты! - в каких-то двадцати метрах наш дом с двух сторон обходят!..

Капитан наш взвился как на пружинах, стол опрокинул к окну, дверь на крючок. Приказывает:

- К оружию! По местам!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии