Прощай, пасьянс

Он пригладил волосы. Но они снова рассыпались. Потому что жесткие, как пшеничная солома, говорила мать о его волосах. Такие они с малолетства, и очень она их любила. А Павловы волосы — нет. «В кого такой чернявый? — качала она головой. — Как ворона».

Да, матушка верно чувствовала, кого она родила. Но, слава Богу, она не узнает, каким стал Павел, ее последыш.

Как ни отбивался Федор от мыслей о младшем брате, не мог от них отвязаться. Они липли к нему, опутывали, портили настроение. Скорее на палубу, на воздух, потому что ему вдруг показалось, что вся крошечная каюта полна ими, причем каждая новая мысль неприятнее другой.

Если бы Павел не дышал ему в спину, то он, Федор, остался бы сейчас на берегу, при жене. Какое было бы это счастье — вместе с Марией ожидать появления наследника. Изо дня в день наблюдать, как растет ее живот, трогать его, гладить, припадать к нему ухом. Как в детстве припадал он к земле, желая расслышать, не донесется ли гул лошадиных копыт, запряженных в коляску, не возвращается ли их отец из дальних краев…

Федор вышел на палубу. Вокруг простирался необъятный простор, которому всегда радовалась его душа. Она словно обретала здесь свой дом. Он всматривался в даль, ему хотелось обнаружить что-то, что обнадежило бы его в том, что Марии сейчас тоже хорошо.

Бригантина разрезала носом воду легко, игриво, хотя ветер был не сильный.

Вот оно, нашел! Обрадовался Федор. Ну конечно, хорошо сейчас его жене. Она ведь не одна, а с Лизой. А они с сестрой — как раздвоенный хвост одной ласточки. Всегда вместе, всегда заняты одним делом.

Федор сложил руки на груди и закинул голову, глядя на небо. Что он собирался увидеть? Чаек или облака?

Ничего он не хотел особенного. Он просто ловил кожей направление ветра, который легонько, но уже поддувал. Как спокойно, как мирно вокруг. Пускай бы так мирно и покойно все шло дальше, он вернулся бы с миллионами, за которыми устремился, А на берегу ждала бы его жена с наследником на руках.

Зачем ему миллионы? Да затем, чтобы устроить Марии достойную ее красоты и нежности жизнь. Господь даст, все сложится так, как должно, тогда выйдет он в разряд совсем иных людей. Он купит Марии дом в Москве. Чтобы из своего окна она видела кремлевские маковки. Чтобы понял она, что ничуть не прогадала, выйдя замуж за купца, а не за кого-то из своих…

Позаботится он и о сестрице ее, Елизавете, которая сейчас оберегает его любимую жену.

Любовь… Что мужчина без нее? Нет ему без нее никакой радости. Победы и те для чего нужны? Известное дело, так испокон веку повелось — кинуть под ноги женщине. Так это так… Даже если сам мужчина думает иначе.

Федор ухмыльнулся. Если сам мужчина не кинет свои победы под ноги женщине, она без него распорядится. Все сама заберет. Без остатка. Даже если бы Павел отнял у него наследство, то ясно как день, кто бы пользовался финогеновскими деньгами.

Ах, Павел, Павел. Неужели в голове его никогда не проветрятся мозги? Ведь если верно болтают, то эти француженки, с которыми он проводит дни и ночи, состоят под особым наблюдением властей. Неужели тот случай, когда Павел увидел Наполеона возле собора Парижской Богоматери, правда? «Мал ростом, а весь мир под ним будет» — что-то вроде этого произнес батюшка.

Весь мир? Да вряд ли. Россия не будет под Наполеоном, а это уже половина мира. Поспешил тогда батюшка. Но его можно понять — как еще любимого сыночка приподнять если не сравнить с властителем мира?

Федор поморщился. Боль становилась нестерпимой. Давно не болело у него так сильно в паху с тех пор, как он стал мужчиной. Он умел справляться с собой, но последние ночи с Марией его так распалили, что ему казалось, если бы он целый год от нее не отрывался, то даже тогда не сумел бы утолить жажду тела. Жена как будто стала еще чувственнее в последние перед его отъездом ночи. Наверное, потому и зачала. Какая радость!..

Федор прошелся по палубе.

Были у него до Марии женщины, но такой, как она, ни одной. Пожалуй, похожий трепет тело ощутило однажды, когда впервые, в Ревеле, он переступил порог публичного дома, в который ходили матросы. Там он стал мужчиной, там увидел себя сильным, этаким Ильей Муромцем. Потому что не таскался прежде по женщинам.

Он опустился на рундук и закрыл глаза.

Он вернется… Он будет любить Марию каждую ночь, увещевал он свою плоть. Надо только сходить в Америку и вернуться. Тогда Мария снова понесет, осенило его.

Федор видел большой зал нового дома, убранного, как в Европе. На окнах светлые занавеси, полы устланы персидскими коврами, камин, а перед ним клавикорды. Картины на стенах, писанные маслом, в дорогих рамах, серебряные подсвечники. Мария играет, а золотоголовые детки тихо забавляются и смеются серебряными голосами под звуки нежнейшей музыки. Сколько их? Не счесть!

Федор засмеялся и открыл глаза. У него хватит добра на всех. Хватит на то, чтобы продолжить род Финогеновых на этой земле, большой и мощный, явившийся из глубин веков. А если тесно станет его детям на земной тверди, он выпустит сынов в море на отменных судах.

Боль отпустила, как будто он сумел заговорить ее.