Прощай, пасьянс

— Не стану спорить. Риторика для меня не пустой звук.

— Ну ладно, поговорили — хватит. — Севастьяна склонила голову и поднесла к глазам часы, вынутые из кармана. Открыла крышечку с вензелем «С». Эти часы подарил ей Степан. Он сказал, что они от часовой мануфактуры великого философа Вольтера. Того самого, с кем царица Екатерина II состояла в переписке. А когда философ занялся этим делом, то она первой взяла у него часов на восемь тысяч рублей. Их ввезли в Россию, и Степан говорил, что подаренные часики из тех самых. — Мне тоже пора заняться риторикой.

— Правда? Ты и в ней хороша? — В его интонации слышался намек, который можно было истолковать двояко. Но Севастьяна пропустила мимо ушей. Все это время она лихорадочно искала ответ на вопрос — кто вложил в голову Павла то, что он сейчас ей объявил? Поди ж ты! Павел и банк! Нет, не иначе кто-то ведет его, причем к верной погибели.

— Ты надолго к нам из Москвы пожаловал? — спросила она.

— Поглядим, — уклончиво бросил Павел.

— Это с кем же вместе намерен глядеть-разглядывать! — словно невзначай, уцепившись за слово, спросила она, вернувшись к окну, не желая блеском глаз выдать жадного интереса. — Не один, что ли, приехал? — настаивала она на ответе. Услышать бы только имя, тогда…

— Я-то? Нет, не один. Мы с Анисимом приехали в Лальск.

— С Анисимом? С двоюродным братцем? Что-то я его не видала, а? — Севастьяна повернула к Павлу лицо, и он спросил ее тотчас:

— А чего ты так радуешься? — Он подозрительно взглянул на нее. — Или я чего-то не знаю?

— Не ко мне вопрос. Его спроси, если он твой друг, но вряд ли что интересное услышишь.

Она щелчком закрыла крышку часов.

— Ладно, я пошел, — сказал Павел, оправляя полу сюртука.

— Щеголем смотришь, — подпустила меду Севастьяна.

— Все из Парижа. В канун отъезда привезли. — Он вытянул руку в ее сторону. — Пощупай. Мягкая выделка. Разрешаю.

Она потерла между пальцами ткань на запястье.

— Хороша. Дорогая? — полюбопытствовала она.

— Не дороже денег. — Он ухмыльнулся. — Скоро у меня будет их еще больше. Сама знаешь.

Он отдернул руку, развернулся на каблуках и пошел к двери.

Севастьяна смотрела ему вслед, в голове билось имя не новое, ох какое не новое. Что ж, видно, в этом мире давно нет ничего нового. Только старое с места на место перекатывается.

Анисим Финогенов. Двоюродный брат Павла и Федора.

Они сошлись неспроста. Анисим ничего в простоте не сделает.

Она вышла в коридор, собираясь пойти в мастерскую, где с самого утра девочки дошивали соболью шубу.

Мастерицам они помогали. Эту шубу — щедрый Федор дарит Елизавете. Точно такую, как подарил жене.

Вспомнив о сестрах, Севастьяна почувствовала, как светло стало на душе. Золотые девочки. Господь создал их на радость людям. Только не все люди готовы эту радость принять, не обучены, что ли.

Она подошла к дверям, за которыми раздавался легкий гул голосов, понять слова было трудно. Потом донесся голос Анны, старшей мастерицы.

— Все сюда. Поглядите, как надо класть шов. Софьюшка кладет его лучше всех.

Софьюшка… сердце ухнуло. Вот оно…

Севастьяна постояла у двери еще минуту, лихорадочно соображая, как ей лучше поступить: сейчас ли искать Анисима, или подождать, когда сам придет? К Софьюшке. Это его дочь. И он от нее не отказывается.

Кое о чем она начинала догадываться. «Не заносись, высоко, если не ведаешь, куда послан, — вспомнила она Степана. — Всегда найдется сокол, который тебя собьет».

Она едва не расхохоталась. Ох, Степан, ну что ты за человек! С того света надоумил. Спасибо тебе, дорогой Степан.

11

— Ну и как ты вызвала его на дуэль? — спросила Мария, выслушав рассказ сестры о парижской жизни.

Они сидели за коклюшками, плетя узор, который показала горничная Анна. Коклюшки негромко стучали, не мешая говорить. Они уже выпили утренний кофе с густыми сливками, который научилась варить Глафира, причем делала это так, как будто сам Салимон-ага водил ее рукой, тот самый турецкий посланник при дворе Людовика XIV, который первым научил парижан пить кофе.

Крепкий кофе помог сгладить неловкость утра после минувшей грозовой ночи. Сестры без слов поняли друг друга — не нужно говорить ни о чем. Ничего не произошло такого, что следует обсуждать. Решенное не перерешивают.

Но им необходимо было говорить о чем-то столь же дерзком, как то, что произошло прошлой ночью.

— Ты знаешь, — говорила Лиза, — в Европе доступно отстаивать честь всем и каждому. — Она отпила из чашки глоток. — На дуэль можно вызвать даже того, кто стоит выше тебя на ступенях жизненной лестницы. Я этим воспользовалась.

— Ты купила того, кто вызовет хозяина бала? — вскинула брови Мария. — Но если я верно поняла, он был посланником другой страны?

— Но он европеец. Этим все сказано, — объяснила Лиза. — У него тот же самый кодекс чести.

— А человек, которого ты наняла?

— Он не клошар, нет. — Она засмеялась. — Он студент, которому нужны были деньги.

— Вот как?

— Да. Он был студентом моего умного Жискара. Еще и поэтому мне не составило труда уговорить его вызвать посланника на дуэль.

— Невероятно, — прошептала Мария. — Она приложила палец к губам.