Прощай, пасьянс

Мария скромно опустила глаза. Севастьяна говорила правду. Такого дома, каким стал дом Финогеновых, еще поискать. И не только в Лальске не найти. Конечно, не ее одной в том заслуга — Федор, насмотревшись, как живут в других странах, решил переделать свой дом. Он построил галерею, которая соединяла старую часть и новую. Старая часть дома была обыкновенной северной постройкой — жилье и двор под одной крышей. Так строили здесь от века, из-за холодных зим. Чтобы, открывая дверь не впускать холод, объяснил ей Федор. Новая половина похожая, но внутри это совершенно иное жилье. Дорогие обои на стенах, которые и в Москве и в Питере не в каждом богатом доме. Тяжелая мебель из карельской березы, от которой веет уютом и покоем. Мягкие ковры на полу, располагающие к жаркой неге, словно не северные виды за окном — серое небо, подпертое высоченными соснами и елями, — а восточные пейзажи с их райскими кущами. Занавеси, забранные золотыми нитями, спускаются с потолка до самого пола.

— Ах, Мария, когда Федор на тебя смотрит, у него глаза… поют!

Мария засмеялась и почувствовала, как щеки розовеют.

— Глаза не могут петь.

— А как ты на него посмотришь, — она зажмурилась. — Только бы тобой и любоваться.

— Спасибо, Севастьяна. Ты меня любишь. — Мария вздохнула. — Как хорошо, когда тебя любят. — Она улыбнулась, и в улыбке была заметна тревога. — Вот и Лиза приезжает… С часу на час. Она меня тоже любит. И я люблю ее.

От этого перечисления любовей Мария и впрямь почувствовала себя лучше. Какой прок печалиться? Никакого. Она и не станет.

— Вот потому-то я и пришла, — сказала наконец Севастьяна. — Хотела узнать, придешь ли сегодня учить моих девочек? А теперь сама вижу. — Она кивнула на кошку, которая до сих пор сидела на подоконнике. — Гуань-цзы гостей намыла и теперь ждет, глаз с дороги не сводит. Не приходи к нам сегодня. — Она положила свою руку на колено Марии. — Не приходи, — повторила она и поднялась.

Мария сидела и смотрела на Севастьяну снизу вверх. И снова восхитилась ее статностью и красотой. Сколько в ней достойной силы, подумала она. Силы, точно. Иначе не скажешь. Рядом с ней спокойно и уверенно.

— Значит, гости будут совсем скоро? — переспросила Мария задумчиво. — Ты правда веришь в приметы?

— Верю, — кивнула Севастьяна. — Кошка чует то, что собака не чует.

— А в другие приметы? — настаивала Мария.

— Смотря в какие.

— Если нитка на полу лежит, ты через нее перешагнешь или обойдешь? — Мария сощурилась, потому что солнечный луч проник сквозь щелку в занавесях и норовил попасть в глаз. Но Севастьяна могла расценить это как крайнюю степень сомнения Марии.

Она усмехнулась:

— Я хорошо подметаю полы. У меня нитки не валяются.

Мария рассмеялась:

— Ох, Севастьяна. Ты такая… такая… — Она не могла подобрать слово. — Как только с тобой мужчины могут иметь дело?

— Не могут! — отрезала Севастьяна.

— Неужели? — Мария снова сощурилась, теперь уже не от солнца, потому что передвинулась на оттоманке, уворачиваясь от назойливого луча. Она сама не понимала, с чего это она так разыгралась с женщиной, которая намного старше ее. Она как будто испытывала себя на смелость: может ли держать себя не так, как всегда, и как люди к этому отнесутся?

— Не могут, — повторила Севастьяна, а потом лицо ее стало другим, незнакомым Марии. — Это я с ними могу.

Мария порозовела. Она была довольна собой. Что ж, похвалила она себя, она тоже может вести себя не так, как обычно. Никто не удивится, если даже такая женщина, чуткая, как кошка, Севастьяна Буслаева, не удивляется.

Гостья откланялась со словами:

— Отдыхай от нас столько, сколько хочется. Мои девочки начинают учиться ткать лен на самопрялках. Я выписала им учителя из Вятки.

— На самопрялках? — повторила Мария. — Я хотела бы посмотреть, что это такое.

— Станочек это самодельный, один умелец построил. Милости просим. В любое время. — Севастьяна поклонилась, а Мария вскочила и прошла с гостьей до дверей.

Потом она встала возле окна и смотрела, как уходит Севастьяна, как прямо держит спину, как гордо — голову. Едва она скрылась из виду, завернув за угол, Мария поняла, что обрадовало ее в словах Севастьяны. «Если сделаешь вид да еще сама поверишь, будто ты можешь что-то, чего на самом деле не умеешь, то и другие не усомнятся, поверят».

Ну конечно! Они с Лизой сделают вид и поверят… Обязательно… Значит…

Не успела Мария додумать до конца мысль, теперь уж и без всяких слов ясную, как из-за угла, за которым скрылась Севастьяна, вывернул экипаж.

Мария почувствовала, как сердце забилось в такт бубенцам, а лицо залилось румянцем.

Гуань-цзы соскочила с подоконника и метнулась в щель неплотно закрытой двери.

— Едут, — прошептала Мария. — Едут.

А потом не менее резво, чем кошка, бросилась на улицу.

6

— Да что ты говоришь! — Анисим покачал головой, его узкие, отдаленно похожие на монгольские, глаза недоверчиво блеснули. — Так вот что приключилось! Так-так-та-ак, — произнес он, будто ему хотелось говорить, спрашивать, но он опасался спугнуть добычу, которая сама не подозревает, что на нее охотятся.