Прощай, Ариана Ваэджа!

— Вот, полюбуйтесь, здесь несколько находок именно с этого костища…

На фото были фигурки животных, большей частью — фрагменты, с отколотой ногой или частью туловища — трудно представить, что столько веков пролежали они в земле и остались бы целехонькими. Но даже по этим кусочкам можно было легко восстановить, что именно за зверя хотел изобразить мастер.

— Это — мелкие металлические изображения животных, которых приносили в жертву вместо живых… Кстати, есть и человек… — он бросил взгляд в сторону Богдана Сиротина, высказывая тем самым свое мнение о том, что уж не столь жестоки были люди. — Вот здесь — лошадь, да, конечно, она… Это — летящая птица. А это — козел… И сколько, думаете, ему лет? — публицист сделал многозначительную паузу и завершил. — Посчитайте сами, если родился он не позже четвертого века после… Рождества Христова, но, возможно, даже и в третьем, а то и во втором… до Рождества…

Кто-то от удивления тихонько присвистнул, наверно, Богдан. Федор Алексеевич сделал вид, что не заметил:

— Самые ценные — бронзовые фигурки медведей в характерных «жертвенных» позах. Вот так выставляли убитого зверя во время «медвежьих праздников»… И вот еще что, господа… Вы читали работы Спицына о культе звериного стиля?

Арбенин с Сибирцевым молча переглянулись. Надо же, только вчера обсуждали эту тему… Но не стали ничего добавлять к рассказу известного краеведа и публициста. Другие участники экспедиции, а в это время все они вплотную стояли рядом с Потапенко и внимательно разглядывали фотоснимки, тоже молчали.

— Конечно, читали! — с опозданием произнес Кондратьев, заполнив тем самым паузу.

— Отлично! Возьмите эти снимки, Павел Ильич, пригодятся для отчета. Да, и обратите внимание, здесь есть и фото бус, железных и бронзовых наконечников стрел, наконечников копий и дротиков… Даже какой-то древней монеты, по-моему, китайской…

— А какому божеству поклонялись в те времена люди? — спросил Богдан Сиротин.

— Любой школьник тебе скажет, что верования были… языческими, так что, вполне возможно, что главным божеством была… скажем, вон та огромная ель!

— Ну и ну! — опять чуть не присвистнул практикант.

— Вы взяли пробы грунта, Павел Ильич? Отлично! Тогда продолжим путь.

* * *

От Гляденовского костища дорога шла на северо-восток, по каменистой почве, виляя между невысокими холмами и на некоторые из них поднимаясь. Но уже через несколько верст как будто бы успокоилась — глазам предстала равнина, покрытая лесом. И сразу же с востока пахнуло хвоей, словно перед Новым годом, когда в дом заносят молодые ели или хотя бы их мохнатые ветви. Справа от дороги оставался смешанный, а может быть, и чисто хвойный лес, и Арбенин повернулся к нему, чтобы рассмотреть хотя бы издалека. В это время первая подвода остановилась — видимо, такое же желание увидеть лес вблизи возникло у кого-то из пассажиров, а потом выехала с проселочной дороги на покрытую невысокой травой поляну.

— Эге-гей, господа, идите сюда! — махнул рукой в сторону «второго эшелона» Кондратьев, видимо, он и был «зачинщиком» привала. — Пять минут… не больше… Дорога еще долгая!

Ну и красота! За поляной росли несколько березок: словно девки в ситцевых платьицах водили хоровод, да так и замерли на месте. А за ними начинался живописный бор — из сосен, выстреливающих в небо высокими стволами, затянутыми в эллипсообразные коконы из пушистых игольчатых лап.

— О, какой здесь чистый и ароматный воздух! — воскликнул Арбенин, приближаясь к деревьям. — Может, потому, что бор довольно прореженный?

— Это матушка-природа его таким создала! — пояснил геоморфолог Сибирцев. — Я бывал в густых елово-пихтовых лесах, так там под навесами угрюмых великанов — полумрак и влага… Через густую хвою с трудом пробиваются лучи солнца…. поэтому такой… застоявшийся воздух… А сама обстановка настолько мрачная, не приведи, Господь, одному остаться.

Он замолчал, видимо, вспомнил какой-то курьезный, а может, и печальный случай.

— Так вы бывали в этих краях? — переспросил Арбенин.

— На самом севере губернии… — ответил тот. — И причем, очень давно, еще будучи студентом… Кстати, по лесным насаждениям легко можно определить характер почвы… Вот здесь, например, она должна быть песчаной и каменистой. И очень скудной…

— Это вы свои профессиональные качества раскрываете, господин Сибирцев? — биолог Борисов, который ушел на несколько метров вперед, поправил на переносице очки и продолжал что-то разглядывать под довольно старой сосной, кора ствола которой стала такой морщинистой, что в некоторых местах потрескалась.

— Да, я изучал науку о рельефе земной поверхности и стараюсь всегда использовать накопленные знания, — сухо ответил тот. — Но здесь, скорее, личные наблюдения…

— Понятно… — Тихон Павлович опять поправил очки — они постоянно съезжали с переносицы, потому что тот низко нагнулся, чтобы увидеть что-то очень важное у себя под ногами. «Небось, божью коровку… — подумал Арбенин. — Или кузнечика какого! Любят они охотиться за всякими букашками!»