Прощай, Ариана Ваэджа!

После уроков Вера, как и обещала Лизе Карамод, направилась к ней. Подруг сближала любовь к искусству, а точнее, к русскому авангарду. Особенно увлекалась им Лизавета и, как ведущая в упряжке, тянула за собой и Веру. Что именно привлекало Лизу — его скандальная известность или же действительно талант, этот вопрос никто не обсуждал. Главное — девушки активно посещали выставки, поэтические чтения, спектакли и даже доклады и диспуты будетлян, а также тех, кто рифмуется со словом «скандалисты»: футуристов, кубофутуристов, супрематистов, лучистов и других. Порой входные билеты на такие мероприятия доходили до пяти рублей в то время, когда зарплата рабочего не превышала и двадцати, но и это не останавливало девушек. Одним результатом таких походов стало обилие в доме Карамод и Арзамасцевых картин, потому что выставки, как правило, заканчивались распродажами. Ну, а другим — частые посиделки девушек у Лизы с непременным чтением стихов любимых авторов, как им казалось, самых талантливых.

Вот и в этот день, когда Вера входила в гостиную, до нее донеслось Лизачкино декламирование стихов с присущим ей придыханием:

— Словно путницы-сестры, уставши на долгой дороге,
Рифма склоняется к рифме в стыдливо смутной тревоге,
Что-то странное дышит в звуках античных гармоний —
Это месяц зажегся на бледно-ночном небосклоне…

— О-о-о, у вас тут уже Валерий Брюсов хозяйничает! — весело прозвенели нотки Вериного голоса, показавшиеся особенно высокими на фоне низкого тембра ее подруги.

— А мы сегодня читаем его поэму «Антлантида», — поспешила сообщить Леночка Протасова, — уже начали, тебя же не дождешься…

— Да у меня сегодня было дополнительное занятие, — начала было Вера.

— Не нужно оправдываться! — резко осадила ее Лиза. — Ты никому ничего не должна!

И уже с теплыми нотами:

— Проходи, дорогая, на диван.

Тихо скрипнуло кресло-качалка, это Лена сделала резкое движение, чтобы освободить любимое Верино место, но тут же замолчало — его хозяйка почувствовала себя на голову выше в связи с предложением занять Вере место на диване.

— Это вы специально «Атлантиду» читаете, чтобы подколоть меня? — заметила Вера, расправляя пышные складки гобеленовой юбки и усаживаясь на диван.

— Мы не виноваты, что ты отдала предпочтение восточным языкам, — рассмеялась Лиза, — а сама… сама носишь одежду в византийском стиле, с кружевной тесьмой…

— Папе нравится! — похвасталась Вера. — Впрочем, и мне тоже… Давайте, читайте дальше!

— Нет, как-то все сбилось, — вставила свое словцо Лена, — может, лучше это… Велимира Хлебникова. Я его так люблю! — и начала с выражением читать:

— Вечер. Тени.
Сени. Лени.
Мы сидели, вечер пья.
В каждом глазе — бег оленя
В каждом взоре — лет копья.

— Старье! — остановила ее Лиза. — Вот более свежее у Игоря Северянина:

— Месяц гладит камыши
Сквозь сирени шалаши…
Всё — душа, и ни души.
Всё — мечта, всё — божество,
Вечной тайны волшебство,
Вечной жизни торжество.
Лес — как сказочный камыш,
А камыш — как лес-малыш.
Тишь — как жизнь, и жизнь — как тишь.
Колыхается туман —
Как мечты моей обман,
Как минувшего роман…
Как душиста, хороша
Белых яблонь пороша…
Ни души, и всё — душа!

Лиза читала так самозабвенно, что ее никто не остановил. И даже тогда, когда она закончила декламирование, а потом, после паузы, с особым надрывом произнесла последнюю строчку: «Ни души, и все — душа!», в гостиной стояла такая тишина, что слышно было шуршание Лизиной юбки из плотного шелка.

Хозяйка дома положила на стоявшую рядом тумбочку томик стихов, который все время держала в руках и прошелестела, двигаясь в сторону высокой этажерки, чтобы взять еще какую-то книгу, и в это время Вера заметила, что на тумбочке, рядом с Северянинским томиком, лежит тоненькая красная брошюрка. И стоило только дотянуться, как книжица оказалась в ее руках.

Лиза резко обернулась, словно увидев это спиной, и зловещим шепотом ужаленной змеи произнесла:

— Не трож-ж-жь! Полож-жь на место!

— И почему ж-ж-ж? — постаралась ей подражать Вера. — Это з-з-запретный плод?

— Это совсем другое, — спокойным, скорее, даже — отчужденным тоном произнесла Лиза. — Это от Вики Шторм…

И словно в завершение зловещей паузы задела плотной юбкой высокую, но очень узкую, а значит, неустойчивую, напольную вазу. Та резко поклонилась хозяйке и, падая на пол, не застланный ковром, издала многочисленные звуки дзинь-дзинь-дзинь…

— Всё — душа, и ни души! — вылетела запоздалая фраза из уст Леночки. — Неужели от самой Шторм?