Проша

— А-а-а, сонная тетеря! — приветствовал её дедушка. — Давай-ка, садись, пока булочки все не слопали.

— Это у неё на почве отравления кислородом, — прокомментировала бабушка внучкино позднее пробуждение, — сонный обморок приключился. В городе организм выхлопными газами дышит, а тут, на природе кислородцу глотнул — и брык! — ножки кверху!

— Да уж, местный кислород надо порциями принимать. Как лекарство, поддакнул дед Шура. — Так ведь, Мосина? Давай после завтрака в лес сходим?

Сеня с укоризной поглядела на деда. У них был негласный уговор: звать её излюбленным дедовым прозвищем — Мосина — только без свидетелей, наедине. Но, как видно, переезд не её одну выбил из колеи — и деда тоже. Поняв, что проговорился, дед Шура испуганно прикусил язык, незаметно подмигнул внучке: мол, никто и внимания не обратил на наше заветное имечко… И тихо шепнул:

— Не боись, старушка, прорвемся!

Это «прорвемся» было излюбленное дедово словцо, которое он перенял от одного из приятелей папы. Приятеля этого, как Сеня подозревала, дед терпеть не мог, а вот словечко его прижилось. Приятель — человек бойкий — первым из папиного отдела начал заниматься бизнесом, то ли ларек открыл, то ли ещё что… Только на все сомнения и предостережения сослуживцев отвечал: «Спокуха, ребят, прорвемся!» Отчего он так раздражал деда Шуру Сеня не знала, только дед, скрывая свое истинное отношение к чему-то за шуткой, ехидной подколочкой или глухой молчанкой, обычно держал свое мнение при себе.

Эта дедова выдержка Сеню прямо-таки восхищала. Дедушку она очень любила, между ними установилось особое тайное взаимопонимание, и если б не это — она вряд ли способна была выдерживать изнурительные семейные перепалки. В самый разгар ссор, чаще всего возникавших за столом, дед подмигивал ей, иногда тайком под столом пожимал её руку, когда лавина упреков обрушивалась на нее… И когда её лапка оказывалась в крепкой дедовой ладони, такой сильной, спокойной, — дед и по сей день железные скобы гнул, — ей становилось легче.

Вот и сейчас, когда дед ей подмигнул, Сеня сразу же успокоилась, вякнула: «Доброе утро!» и уселась за стол.

Папы и Костика не было — ушли на станцию за продуктами. Стрелки часов распялились на циферблате — половина двенадцатого. Ничего себе, полдня пролетело! Надо срочно перехватить чего-нибудь и заняться исследованием незнакомой местности. То было её излюбленное занятие, которому она предпочитала предаваться в одиночестве, труся бодрой рысцой и не уставая вертеть головой во все стороны. Сеня и жила так — бодро рыская в одиночестве, потому как была той единственной девчонкой в мире, с которой всегда интересно!

«Да, компанейской нашу девочку не назовешь!» — горько вздыхая, сетовала бабушка Дина — папина мама. И это, пожалуй, было единственное её мнение, не вызывавшее в семье разногласий. Бабушка Дина с папиной сестрой тетей Маргошей — должны были приехать к ним в следующие выходные. Здесь, на даче лето решено было провести малым составом: мама, дети, бабушка Инна с дедом Шурой, а папа только по выходным. Снять дом побольше было их семье не по средствам — зарабатывал только отец, крутился на двух работах, а мама подрабатывала на дому переводами, потому что в тур агентстве, где она работала, зимой провели сокращение штатов, и мама как раз под него угодила.

По иронии судьбы семью в последнее время кормило папино хобби — он все ещё числился в своем научно-исследовательском институте, где зарплату не платили вот уже полгода, а зарабатывал на жизнь фотографией. У него завязались неплохие контакты с редакциями двух-трех солидных журналов. Однажды он, ни на что особенно не надеясь, зашел в редакцию и показал свою натурную съемку, а там за него уцепились, потому что у папы был редкий дар: предметы или пейзажи на его фото были совсем как живые… А с весны он ещё пробовал себя на поприще рекламы — за рекламную съемку очень хорошо платили. В фирму, занимавшуюся рекламой, папу пристроил как раз тот приятель, которого так недолюбливал дедушка. Звали его Валетом. То есть, разумеется, у него имелось и имя и отчество, но институтская кличка «Валет» потянулась за папиным однокашником и во взрослую жизнь. Впрочем, ему это, похоже, совсем не мешало. Как раз в мае этот самый Валет устроил для папы очень выгодный заказ, и за одну-единственную фотографию папа получил столько, что на эти деньги смог снять дачу для семьи на все лето. В своем горе-институте он и за полгода столько не зарабатывал… И теперь папа был страшно горд, а к его мнению на семейном совете стали прислушиваться. Для детей не было особым секретом, что в их семье верховодили женщины, и оба они — и Костик, и Сеня — считали, что это в порядке вещей.