Просчитать невозможно

Абдул снова прислушивается. К сожалению, пока не поднимешь большой плоский камень, ничего не увидишь, что снаружи делается. Схорон не планировался для использования в качестве наблюдательного пункта. Но слух для воина тоже много значит. И сейчас он сообщает, что вокруг никого постороннего нет. Абдул подставляет плечо, чтобы не нагружать сломанную руку, и отодвигает камень. Звук раздается громкий – камень о камень скрежещет. Все-таки надо было не отодвигать, а приподнимать камень. Снова приходится долго слушать – не идет ли кто на звук. Но опять никакой внешней реакции на свои действия эмир Абдул не слышит. Тогда он продолжает работу. Через две секунды выход свободен.

Наверху, на перевалах, уже, должно быть, светло. В ельнике же по-прежнему стоит вязкий тяжелый мрак. Свет луны уже не пробивается сквозь еловые лапы. И приходится посветить себе фонариком, чтобы выбрать из запасов оружия автомат и гранаты. Но этот свет не виден со стороны, потому что луч смотрит вниз, да и сам фонарик ниже уровня земли опущен.

Вооружившись, Абдул чувствует себя увереннее. Он хорошо знает, какая сила перетекает из оружия в руку человека, это оружие взявшего.

Камень на место. Склад оружия сгодится на будущее. Не ему, так кому-то другому. Об этом схороне знали моджахеды трех джамаатов. Теперь уже только двух. Потому что у Абдула джамаата больше нет. Из всех только двое осталось, а останется только один. И этим одним будет Абдул – это он знает твердо.

Абдул понимает, что может вообразить себе мальчишка Беслан. Он посчитает себя «кровником» своего эмира. То есть он уже не будет считать Абдула своим эмиром. И пусть. Это не имеет значения. Сестра, конечно, попадет в трудное положение. Но и это значения не имеет. Есть дела, в которых никакие родственные отношения не могут иметь значения…

Идти через ельник в такое время суток трудно. Рискуешь без глаз остаться, нарвавшись лицом на острый торчащий сук. Но сразу выходить на опушку, традиционно не такую густую, как самая середина, Абдул не решается. И, только отшагав несколько километров, он оценивает в памяти местность и сворачивает резко вправо. Теперь предстоит короткий, но очень крутой подъем до тропы. Опять придется работать сломанной рукой. Однако дальше путь будет ровнее. Надо только на перевал подняться. Там, за перевалом, его уже ждет солнце и более-менее ровная дорога до села.

Во время подъема Абдул однажды оборачивается и видит вдалеке два зеленых глаза. Но глаза сразу же гаснут. Что это? Ночное животное или кто-то наблюдает за ним в бинокль с прибором ночного видения? «Краповые» опять вышли на след? Едва ли… Если бы они вышли, то смотрели бы не в бинокль, а в прицел ночного видения, и уже подстрелили бы его…

Эмир Абдул продолжает подъем, но через некоторое время замечает еще два глаза в другом месте. Скорее всего ночные животные.

* * *

Беслан очень спешит. Теперь уже и усталость чувствуется основательно. И в сон клонит прямо на ходу. Он не видит себя со стороны и думает, что спешит, ему кажется, что он быстро преодолевает поворот за поворотом, а в действительности ноги едва-едва переставляются, словно к каждой из них подвешено по каменному валуну, что окружают теперь тропу с двух сторон.

В таком состоянии он выходит на дорогу, которая когда-то называлась асфальтированной, но давно уже асфальт можно найти, только основательно поработав киркой. Теперь он совсем рядом с домом, последние пару километров пройти…

К родному селу, осевшему у подножия горы, Беслан подходит в середине дня, понимая уже, что опоздал на похороны, но надеясь неизвестно на что. Сначала минует две полуразвалившиеся каменные башни, оставшиеся со старины и местами разобранные на строительство заборов. Из таких слоистых камней, из которых башни строили, сейчас только заборы и делают. Потом минует некогда существовавшую милицейскую будку, уже лет десять назад разваленную выстрелом из гранатомета, и выходит на улицу. Он идет, кивками отвечая на приветствия односельчан, не понимая даже, что делает. Не отвечает на вопросы. Идет к дому.

Мать, закрывшая усталое морщинистое лицо черным платком, встречает его во дворе. И долго смотрит в лицо сына, не понимая, что с ним произошло, потом молча подхватывает под бок и ведет к двери.

– Я опоздал? – спрашивает Беслан, сам заранее зная ответ.

– Опоздал, сынок… Отца похоронили вчера…

– Значит, его хоронили, когда Абдул хотел меня убить… В то самое время…

– Абдул хотел тебя убить? – переспрашивает мать.

Он не отвечает, садится на старый диван и откидывается на спинку. Глаза закрываются сами собой. И нет сил, чтобы бороться со сном и усталостью.

– Абдул хотел тебя убить? – переспрашивает мать серьезно.

Он вытаскивает из кармана пачку с долларами и кладет в руку матери.

– Это тебе… На хозяйство… Я сам убью Абдула… Он предатель и мой «кровник»…

– Он сын брата моего отца… – слабо возражает мать, даже не взглянув на деньги. – И твой дядя… Ты чего-то не понял… Не может такого быть…

Беслан не отвечает. И засыпает сидя.