Прорыв выживших. Выжженные земли

Идея пришла еще в самом начале. На том стихийном вечере, который для большинства, стал психологической границей прошлой жизни. Именно там, вполуха слушая причитания Батяева о пятидневном переходе рудничных через перевал Санки и сочувственно кивая головой, подвыпивший Верин неожиданно для самого себя произнес:

— Дорогу туда построить надо. Через хребет. Чтобы на машинах ездить.

Именно в этот момент в столовой на секунду установилась тишина, и сентенцию услышали все.

— Э-э, — протянул Давид, — простите, куда — туда?

Алексей и сам уже понял, что сморозил что-то не то. Но продолжил. Алкоголь всем добавляет упрямства. А некоему Верину — в особенности.

— На рудник. Раз мы его себе оставляем, дорогу строить надо. — и после паузы. — А чо? Бульдозер есть! Отвал — ковш в наличии! Можно хоть до основания хребет срыть!

— Леша, — осторожно сказал Виктор, — это нереально. Срыть хребет и построить дорогу — разные вещи! Ты знаешь, как строят дороги?

— Не-а! — с пьяной удалью заявил Верин. — Но у меня есть Пушистик! Он может копать! — и немного подумав и получив подзатыльник от Лаймы, закончил. — А может и не копать! — про лестницу, для постройки которой копать нужно очень много, он, к счастью, не вспомнил…

На этом всё и закончилось. Сначала. Но уже через неделю Верин пристал к Батяеву и Хенциани хуже горькой редьки и за короткое время надоел обоим не меньше банного листа… Аргументы, приводимые специалистами, разбивались о непоколебимую уверенность бульдозериста.

— Эрнст Гурамович! — горячо спорил он, — согласен, мы не сможем укрепить подложку. Дорога будет разрушаться. И что? Будем ее чинить. Каждое лето. Два раза в лето. Но это же лучше, чем пешком ходить! И увезти можно куда больше, чем унести!

Безоговорочно поддерживал идею друга только Олег, тоже уверенный, что главное в любом деле — желание. Батяев, недоверчиво качая головой, всё же произвел какие-то предварительные расчеты, и неожиданно сделал вывод:

— А может выгореть. Вероятность — процента два. Или один.

После этого дело встало. У всех участников проекта, включая Пушистика, хватало более насущных проблем. Лагерь строился и не успевал…

Зима могла начаться в любой момент, а абсолютное большинство жило в палатках. Конечно, альпинисты — народ к палаткам привычный, но одно дело провести в походных условиях месяц, а совсем другое — полную зимовку. Строили все. Кроме, разве что, детей до семи лет. Хотя ходили слухи, что раствор для одного из домиков замешивала Санечка Юринова. Судя по характеру ребенка и паршивому качеству раствора — вполне могло быть. Почти успели. Если закрыть глаза на то, что больше сотни человек перебросили зимовать на рудник и в Маргузор. В основном холостых мужиков, которым зимой планировали устроить военную подготовку.

К дороге Верин вернулся зимой. В компании с Хенциани излазил хребет вдоль и поперек. Батяеву для участия в их разведках не хватало умения выживать в условиях, когда плевок мерзнет на лету. Эдик и Леха тоже не слишком любили такие морозы, но всё же были еще и туристами-лыжниками, и в итоге к весне соорудили подробный план. Нанести будущую дорогу на карту не представлялось возможным, трасса петляла, как путающий следы заяц, изгибы серпантина просто сливались в одну толстую линию. Но на местности всё было рассчитано и размечено. Вместо планируемых изначально сорока километров получились все семьдесят. Это Алексея не смутило. И ранней весной (точнее в июне, когда в лагере сошел снег) Пушистик вгрызся в склон напротив слияния Пасруд-Дарьи с Чапдарой…

Строительство растянулось на два года. И это при том, что уже в конце первого месяца Леха довел бульдозер до верхней точки маршрута. И уперся. Дальше шли скальные выходы, против которых Пушистик оказался бессилен. Пришлось взрывать. Взрывчатка таскалась с рудника. Ножками.

— Была бы дорога, — вздыхал Верин…

— Дорога нужна, чтобы доставить взрывчатку, необходимую на строительстве дороги, — язвил Олег.

Кроме него в процессе участвовало еще некоторое количество добровольцев, которых освобождали от других работ. Виктор в дорогу не верил, но людей давал и ресурсы транжирить позволял.

Гремели взрывы, разнося вдребезги монолитные скалы, и снова неутомимый Т-800 разгребал завалы и ровнял грунт. За это время Верин настолько сжился с бульдозером, что не представлял себя за рулем чего-нибудь другого.

— Эх, Пушистик, — говорил он вечером, гладя исцарапанный борт стального друга, — мы с тобой столько соляры извели, что если у нас не получится, сожрут обоих с потрохами. Даром, что они у тебя железные…

И Пушистик старался. Во всяком случае, мотор ни разу даже не чихнул на высоте четыре тысячи метров, чего Леха очень опасался, насмотревшись на МАЗ, уже на две семьсот заводящийся через раз, и глохнувший каждые тридцать метров.