Прорыв. Боевое задание

Петро понял, что не следует мешать другу. Позвал Миколу и приказал:

— Принимай взвод автоматчиков. Мой взвод.

— Послушай... — начал было Микола, но Петро перебил его:

— Справишься! Приступай! Ребята мировые. Саша, отдай Миколе трофейный автомат, тот, что я вчера подобрал.

— Есть! — подтянулся Микола, сбрасывая с себя кошмар прошедшей тяжелой недели, словно двухпудовый мешок с плеч. Командовать ротой, которую сформировали из пленных, Игонин приказал Грачеву, и Григорий одобрил это назначение. Грачев построил новую роту на полянке.

Игонин оглядел пополнение. Сердце сжалось — какое это пестрое войско! Четыре трофейных автомата. Пять винтовок. Остальные бойцы безоружные. У многих не было поясных ремней и ботинок, стояли босиком.

— Оружие добудете в бою, — сказал Петро. — Складов у нас нет. Сами понимаете. А сейчас отдыхать!

Выступили задолго до сумерек — к началу ночи хотели поспеть к станции. Кратчайшим путем, одному ему ведомыми тропками, отряд вел тот же дед-проводник. За ним вышагивали Игонин с Андреевым. Замыкал колонну Грачев со своей ротой.

На привале Игонин позвал к себе гражданских, Миколу и Грачева.

— Помозговать надо, как у нас может получиться, — сказал Петро. — Давай-ка, Гришуха, листок бумаги, а вас, — повернулся он к Иванову, — попрошу набросать план станции.

— Вчера оттуда Анатолий Иванович, — кивнул Иванов на своего товарища.

— Можно, — согласился Жлоба, и, кажется, Андреев впервые за весь день услышал голос рыжего усача. Тот взял листок, подсунул под него тетрадь, предложенную Григорием, и принялся рисовать. Все внимательно следили за ним. На станции пять путей, с южной стороны примыкает небольшой поселок, домов в тридцать. Лес подходит с северной стороны и обрывается метров за сто от железнодорожного полотна. В этом промежутке в одном конце была свалка, в другом когда-то брали глину и накопали ям, рядом собраны в кучу старые, использованные шпалы. Станционный домик примостился со стороны поселка, потом маленький пакгауз и, пожалуй, все.

На станции поезда обычно задерживаются мало, но эшелоны, которые застряли на ней, охраняются. В конце каждого эшелона вагон с охраной. Однако наверняка этого Жлоба не утверждал. Одно знал отлично: немцы здесь непуганые и не особенно опасаются. Поэтому действовать надо смело и решительно. Партизанский отряд второй день находился близ станции, Жлоба поведет его сам.

— Куда мы сейчас выйдем? — опросил Петро.

— С севера..

— Добре.

— По-моему, одну роту надо и со стороны поселка послать, — высказался Микола.

— Нельзя, — отверг это предложение Петро, — нельзя так делать, друг Микола. Нельзя, нельзя...

Задумался Петро. Как же лучше? Конечно, с двух сторон стукнуть немцев — больше эффекта, но так можно перестрелять и своих. А что, если во время налета с какой-нибудь стороны появится новый эшелон да вдруг еще с войсками? Всего скорее такой эшелон появится с запада.

— Сколько у вас народу? — опросил Петро Жлобу.

— Двадцать три.

— Ничего, подходящие?

— Не бойцы, конечно, но в армии многие служили.

— Вот вам задача: километрах в трех от станции с западной стороны разберите путь.

— У нас мины есть.

— Во, это еще лучше. Поставьте мину.

— Сколько бойцов у тебя с оружием? — спросил Петро у Грачева.

— Десять.

— Микола, дай ему еще десять хлопцев. Прикроешь нас с востока. Ясно?

— Ясно, товарищ командир! — откликнулся Грачев.

— Ты, Микола, со своими идешь первым. Возьмешь вдобавок еще один взвод. Охрану уничтожишь, эшелон с боеприпасами забросать гранатами. Остальные ждут на исходных позициях. Если Миколе достанется туго, вступать в бой всем.

— А те без оружия? — спросил Григорий.

— Там видно будет. И предупредите их, Грачев, пусть под ногами не путаются, оружие пусть добывают, а под ногами не путаются.

И отряд продолжал путь. Григорий держался рядом с Игониным. Сказал:

— Здорово, однако, ты.

— Чего здорово? — не понял Петро.

— Да распорядился-то.

— А! — отмахнулся Петро. — Нужда заставит калачики есть. Приспичит, так не то еще сделаешь. Был бы Анжеров, разве он бы так распорядился? А я что? Темный человек в военном деле.

— Самокритика — хорошее дело, — улыбнулся Андреев.

— Какая к черту это самокритика? Сами себя критикуют те, кто что-то умеет делать, да ошибается. А я честно признаюсь в своей беспомощности. Ты вот, кажется, грамотный, политруком зовешься, а этого понять не можешь.

— Понимаю.

— Ладно. Вот грохнем по станции и тогда увидим: правильно я распорядился или нет. А то накостыляет нам с тобой немец по шее, тогда неизвестно еще, о чем ты будешь петь. Может, потащишь меня в трибунал.

— Ох и любишь же ты загибать, Петро.

— Коли загибать люблю, тогда нечего и воду в ступе толочь.