Прорыв. Боевое задание

Когда головная рота приблизилась к окраине — местечко приютилось в ложбинке, — с костела, который стрелкой устремлялся в небо, выстрелили из винтовки трассирующей пулей. Быстрый веселый светлячок устремился навстречу батальону, пролетел над головами и погас. А после этого проснулся ручной пулемет, всполошились автоматы.

Головная рота рассыпалась в цепь и залегла. Другая рота подтянулась к ней и тоже залегла. Третья сохранила интервал, остановилась и ждала команды.

На войне неожиданность становится правилом. Но той, что стряслась сейчас, могло и не быть. Оплошал командир направляющей роты: не выслал, как это требовал устав, головное охранение, не разведал местечко. Понадеялся на случай — должны же быть в местечке свои. А там оказался немецкий десант.

Анжеров приказал позвать командира роты старшего лейтенанта Синькова. Этот Синьков был из запасников, у комбата и в мирное время хватало с ним мороки — то на учение поведет роту по азимуту и заблудится, то сам в походе умудрится натереть до крови ноги, а потом потихоньку тащится в обозе. Бойцы над ним откровенно посмеивались. Анжеров искренне удивлялся: зачем таким бесталанным присваивают командирские звания? Когда Синьков явился, капитан спросил сурово:

— Убитые есть?

— Двое, товарищ комбат.

— Запомните, Синьков, — отчеканил Анжеров, — смерть этих людей на вашей совести. Они погибли из-за вашей расхлябанности.

— Товарищ комбат!

— Молчать! Почему не выслали головное охранение? Устав забыли?

Синьков хмуро глядел куда-то мимо капитана, держась правой рукой за портупею. Молчал.

— Отвечайте, Синьков!

И вдруг Синькова прорвало. Он с отчаянием посмотрел в твердые глаза капитана и взволнованно возразил, сбиваясь на крик:

— Что устав? Что устав? А кругом по уставу идет, так, как нас учили? Там, — Синьков махнул рукой в сторону шоссе Белосток — Волковыск, — сплошной костер из наших машин, там тоже по уставу? А танки, брошенные на дороге, — это по уставу? Под Белостоком взорвали бензохранилище, а танки остались без горючего, это как?

У Анжерова на скулах вспухли желваки, но он дал выговориться Синькову до конца. Рядом стоял Волжанин и смотрел на старшего лейтенанта сочувственно, даже с жалостью. А это, видимо, больше распаляло Синькова, и он еще долго бормотал о непорядках, которые творились кругом. Под конец капитан приказал связному вызвать из роты Синькова лейтенанта, командира первого взвода. Это был молоденький кадровый лейтенант с девичьим румянцем во всю щеку. Он молодцевато подскочил к комбату, щелкнул каблуками и взял под козырек, но вовремя спохватился и повернулся к батальонному комиссару за разрешением. Тот махнул рукой: мол, обращайся к капитану, не возражаю. Анжеров голосом, не терпящим возражений, сказал:

— Примите роту, лейтенант!

— Есть! — вытянулся в струнку взводный.

— Идите!

Лейтенант четко повернулся и побежал к роте. Синьков, плотно сжав бескровные губы, побледнел, на самой горбинке носа вспухла фиолетовая жилка. Он вопросительно и в то же время с какой-то злобой глянул на Анжерова и, повернувшись совсем не по-военному, зашагал вслед за лейтенантом.

Волжанин не мог поддержать Синькова, не мог вступиться за него, но вместе с тем ему показалась крутой мера, которую избрал Анжеров. Однако ничего не сказал комбату. Но молчание его капитан воспринял как осуждение.

— В первом же серьезном деле погубит всю роту, — проговорил Анжеров, не поворачиваясь. — Я не могу этого допустить.

— А этот молоденький?

— Он знает элементарное, остальному научится.

— Ты, капитан, похоже, оправдываешься.

Капитан резко повернул голову к Волжанину, хотел возразить. Волжанин мягко предупредил вспышку:

— Не сердись. Меня другое беспокоит: настроение бойцов. Представляю!

— Что делать! — сухо обронил Анжеров.

— Политрук там есть?

— Есть, — поморщился комбат, — с Синьковым два сапога — пара.

Анжеров всматривался туда, где в вечерней сизой дымке притаилось местечко. Обойти стороной, не подвергать бойцов лишнему испытанию, сохранить их для других боев? Да и в бой ввязываться опасно. Вот-вот на пятки наступит авангард противника. Батальон сейчас находился фактически в ничейной полосе.

А правильно это будет — уйти от боя? Вторую неделю гремела война, рота несет потери от воздушных налетов, а бойцы не видели живого фашиста. Он был недосягаем, но больно кусался. Кое у кого появилось настроение безысходности, неверия в свои силы, вот как у Синькова. И это, пожалуй, пострашнее всего. Итак, бой? Да, бой! Иного выхода не было.

Первую роту развернул в цепь с западной окраины. Вторую разделил на две штурмовые группы. Одну послал в обход с севера, другую — с юга. Третья рота осталась в резерве. Теперь оставалось ждать. Для батальона это будет первый настоящий бой. Как он пройдет? Глядя со стороны, никто бы не подумал, что Анжеров волнуется.