Прорыв. Боевое задание

Полтора года неизменным спутником Андреева была заветная тетрадь, которую завел в Белостоке. Заносил туда все, что волновало и что хотелось сохранить в памяти.

Тетрадь у Григория отняли. Говорят, был приказ, который запрещал вести дневниковые записи. Андреев сроду не слышал об этом приказе.

Однажды старшина роты, это еще в мостопонтонном батальоне, выстроил бойцов в две шеренги — одну против другой — и приказал вываливать возле своих ног содержимое вещевых мешков. Удивительного тут ничего не было. Отдельные бойцы, как Плюшкины, прятали в «сидор» все, что попадет в руки: по десятку камней для «катюш», разные колесики и шестеренки, всякие рваные рукавички и разные тряпки. Другой раз лишнюю гранату или обойму с патронами положить некуда. Вот старшина периодически «разгружал» вещевые мешки — бесцеремонно выбрасывал все то, что не имело отношения к солдатским обязанностям. В одну из таких проверок на глаза старшине попала тетрадь Григория. Он показал пальцем, длинным, как спица, на нее и спросил:

— Что?

— Тетрадь.

— Вижу, что не самовар. Дай.

Андреев, не ожидая ничего плохого, дал старшине тетрадь. Тот ее и смотреть не стал, через плечо передал следовавшему за ним каптенармусу и приказал: — Сжечь!

Андреев в первую минуту оторопел, не поверил своим ушам — с ума сошел старшина, что ли?

— Не имеете права! — горячо возразил Григорий.

— Разговорчики в строю! Упеку на губу, тогда посмотришь — имею или не имею.

Григорий пожаловался командиру роты. Тот вызвал старшину, отчитал за самоуправство, но что толку? Тетрадь каптенармус сжег.

Новой тетради не завел и потихоньку тосковал: столько интересного и неповторимого встречалось во время военных скитаний, столько колоритных людей попадалось ему на пути. В памяти разве все удержишь?

ЧЕРЕЗ ЖЕЛЕЗКУ

Четвертый день группа Старика кружила возле железной дороги, искала свободную лазейку, чтобы безболезненно перескочить на ту сторону, и не могла найти. Дорога охранялась круглосуточно усиленными нарядами. Ходили патрули, разные обходчики, на близком расстоянии друг от друга в насыпи были вкопаны бункеры, в которых жили охранники. Мешали завалы. Многочисленной группе через них бесшумно пройти невозможно. Гитлеровцев понять нетрудно. В Москве прогромыхали победные салюты в честь освобождения Орла и Белгорода, фронт дрогнул и покатился на запад, пока медленно, но неукротимо. Прифронтовая немецкая полоса жила судорожной жизнью, железные дороги приобрели особо важное значение. Потому усиленная охрана. Лезть напролом через завалы было бы самоубийством. Партизан перестреляют, как куропаток.

Выход оставался один — переходить с боем. Старик со Щуко долго мараковали, как ловчее и без потерь прорваться через дорогу? Ошеломить охрану и проскочить, пока она не опомнилась? Сошлись на одном — форсировать дорогу через железнодорожный переезд. Риску больше, но и возможностей тоже. Партизан там не ждут — кто полезет на рожон? На этом и строился расчет. Большак, который пересекал железную дорогу, был не ахти какой людный. Ночью движение по нему замирало, и вероятность непредвиденных встреч почти исключалась.

Переезд охранялся. Щуко проторчал возле него целый день с биноклем, все высмотрел и запомнил. Возле будки стрелочника врыт в землю бункер, у входа в который постоянно маячил часовой.

План созрел хороший. Щуко с ловким хлопцем ночью бесшумно снимет часового и закидает гранатами бункер. Когда прогремят взрывы, группа бегом пересечет «железку». Слева и справа на всякий случай выдвигаются по два автоматчика. Они и еще Щуко со своим напарником прикроют отход, вступят в бой, если потребует обстановка.

В сумерки группа подтянулась поближе к переезду, залегла в кустах. Часовой возле будки пиликал на губной гармошке. Щуко шепнул Старику:

— Взяло его! Всю обедню может испортить, паразит.

— Давай — время. Осторожней смотри, — подтолкнул Старик в плечо Щуко. Тот оглянулся, нащупал в темноте руку Петра, крепко пожал ее и лихо ответил:

— Щуко не подведет.

Щуко с напарником, нагнувшись, перебежали дорогу и скрылись в темноте, будто растворились в ней.

Потекли томительные минуты. Старик кусал казанки руки. Чуткое ухо уловило неясный шум, ближе, ближе. Сомнений не оставалось — в Брянск торопился поезд. Протяжно загудел паровоз. Старик подумал: «На руку! Под шумок легче подойти. Пока будет грохотать, Щуко с напарником подбегут к дороге».

Щуко договорился с товарищем о деталях. Как только он прикончит часового, напарник должен вкатить в бункер «лимонку».

На фоне темно-синего неба отчетливо выделяется долговязая фигура часового. Он в каске, автомат на груди. Гармошку держит обеими руками. Что-то такое красивое играет. Хоть и пискливый голосишко у гармошки, а мелодию выводит душевную. Умеет, паразит, играть. В другое время послушал бы. И чего его потащило в чужую даль, сидел бы да пиликал возле своей Брунгильды.