Пророки

– Твой дядя был моим официальным опекуном до тех пор, пока мне в этом году не исполнилось восемнадцать. Теперь я его ассистент.

Они продолжили жевать свои сандвичи, так и не утолив любопытство Эви.

– Ладно. Это я съем, но как мог дядюшка…

– А меня обязательно так называть?

Эви прикинула что-то про себя.

– Да. Я в этом абсолютно уверена. Как дядюшка стал твоим опекуном?

– Джерихо был сиротой из детского госпиталя.

– Ой, прошу прощения. Но как…

– Думаю, мы достаточно обсудили эту тему, – прервал ее дядя Уилл. – Если Джерихо захочет, он расскажет сам.

Эви хотела съязвить, но потом вспомнила, что находится в гостях, и сменила тему:

– А в музее всегда так пусто?

– О чем ты? – спросил дядя.

– Пусто, будто все вымерли.

– Просто сейчас небольшое затишье.

– Затишье? Да это просто морг! И в нем нужны тела, иначе все пойдет кувырком! Нам нужна реклама.

Уилл усмехнулся:

– Реклама?

– Да. Ты же знаешь, что это такое? Прекрасное достижение цивилизации. Позволяет узнать людям, где взять то, что им нужно. Мыло, губную помаду, радиоприемники или, например, твой музей. Нам нужно придумать какой-нибудь звучный слоган, например: «Музей американского фольклора, суеверий и оккультизма – у нас есть свой дух».

– Лучше оставить все как есть, – мягко сказал Уилл, будто это что-то решало.

Эви низко присвистнула:

– Судя по тому, что я успела увидеть, – вряд ли. Правда, что городская администрация хочет закрыть музей за долги?

Уилл посмотрел на нее поверх очков:

– Кто тебе это сказал?

– Водитель такси. Кроме того, он сказал, что ты идейный и, может быть, даже большевик. Не то чтобы для меня это было недостатком, нет. Я просто подумала, что могла бы помочь тебе раскрутить музей. Заманить клиентов. Заработать денег.

Джерихо в растерянности смотрел то на Эви, то на Уилла. Затем робко откашлялся:

– Можно, я включу радио?

– Да, пожалуйста, – ответил Уилл.

Из динамиков вырвался голос диктора: «А теперь оркестр Пола Уайтмена “Ван Ван блюз”».

Радио разразилось затейливой мелодией, и Эви принялась вполголоса подпевать.

Глава 6 Город мечты

Она устала и сильно злилась. Семьдесят восемь часов подряд они с Яцеком плясали как сумасшедшие, на танцевальном марафоне, надеясь заполучить главный приз. Но Яцек в конце концов отключился и упал прямо на нее. Распорядитель отозвал их с танцпола, положив конец соревнованиям и их мечтам.

– Как ты мог упасть посреди танцпола, картофельная голова! – Она ударила его кулаком в плечо, когда они вышли из клуба. Яцек спотыкался и с трудом стоял на ногах.

– Я? Да я удержал тебя не меньше четырех раз. И ты все время наступала мне на ноги своими ластами!

– Ластами? – У нее от обиды защипало глаза. Она размахнулась, чтобы дать ему пощечину, но едва не упала от изнеможения.

– Ладно тебе, Рута. Не надо. Пойдем лучше домой.

– Я никуда с тобой не пойду, засранец!

– Ты же на самом деле не имела этого в виду. Иди сюда, посиди со мной на лестнице. А утром сядем на поезд.

Усталость, с которой она боролась все это время, накрыла ее.

– Я не могу вернуться вот так, чтобы все над нами смеялись, будто мы ничего из себя не представляем и никогда не прославимся! – Она почти плакала. Но Яцек уже ее не слышал. Он уснул на крыльце какой-то дешевой ночлежки. – Ну и оставайся здесь, мне-то что за дело! – крикнула она.

Рельсы надземки[24] на Третьей авеню нависали над ее головой, будто клетка. Рута шагала вдоль по Боуэри, выискивая вход на станцию, у которого не сидят бомжи и где можно будет спокойно подождать. Каждый шаг больно отдавался в ее голове – ей не хотелось возвращаться в Гринпойнт ни с чем, Бруклин, в маленькую двухкомнатную квартирку обветшалого дома в районе, где все говорят по-польски и старики курят сигареты перед витринами магазинов, в которых длинными гирляндами развешена колбаса. По сравнению с блеском Манхэттена это был просто другой мир. Она посмотрела вдаль, где мерцала Парк-авеню, обиталище богачей. Ей ведь нужно не так много. А она каждый день сидела на телефоне во второсортной адвокатской конторе, с трудом зарабатывая на то, чтобы иногда сходить в кино. Ей было всего девятнадцать, но она уже хорошо знала нужду и лишения и вечную жажду красивой жизни.

Рута Бадовски. Как же она ненавидела свое имя. Оно было таким польским – родители привезли его с собой с родины, но она-то родилась здесь, в Бруклине. Когда-нибудь она поменяет свое имя на что-нибудь более американское, например, Рути или Руби. Руби – звучит просто отлично. Руби… Бэйтс. Завтра Рута Бадовски уволится со скучной работы на коммутаторе, а Руби Бэйтс сядет на автобус до театра Зигфелда и пойдет на прослушивание. Когда-нибудь она будет стоять в свете юпитеров, а Яцек и остальные будут любоваться ею с дешевых мест на галерке или вообще пойдут к черту.

– Добрый вечер!

Рута ахнула – голос сильно ее испугал. Прищурившись, она вгляделась в полумрак.

– Кто здесь? Лучше убирайтесь подобру-поздорову. Мой брат – полицейский.

– Я всегда уважал законы. – Из темноты показался незнакомец.