Пророк в своем Отечестве (Ф И Тютчев и история России)

Тютчев высоко ценил своего наставника-друга. Он посвятил ему два из своих немногих юношеских стихотворений. Первое из них, написанное в шестнадцать лет, приветствует завершение долгого и поистине творческого труда Раича, переводившего поэму Вергилия "Георгики". Стихотворение построено юным стихотворцем согласно общепринятым тогда условным канонам поэтического "послания", но сквозь них слышна непосредственность и сила чувств:

...Ты рассек с отважностью и славой

Моря обширные - своим рулем,

И днесь, о друг, - спокойно, величаво

Влетаешь в пристань с верным торжеством.

Скорей на брег - и дружеству на лоно

Склони, певец, склони главу свою

Да ветвию от древа Аполлона

Его питомца я увью...

Поводом для второго стихотворения, написанного Тютчевым через три года, послужила защита Раичем магистерской диссертации. Здесь Тютчев как бы делает смотр стремлениям и делам Раича, говоря в том числе и об его участии в деятельности Союза Благоденствия:

Как скоро Музы под крылом

Его созрели годы

Поэт, избытком чувств влеком,

Предстал во храм Свободы...

Стихи завершает многозначительная строфа:

Ум скор и сметлив, верен глаз,

Воображенье - быстро...

А спорил в жизни только раз

На диспуте магистра.

Раич, очевидно, очень дорожил этим посланием; через пять лет, когда Тютчев уже служил за границей, оно было опубликовано в журнале "Атеней", который издавал близкий Раичу профессор Московского университета М. Г. Павлов. Трудно сомневаться в том, что стихи передал в журнал сам Раич; кстати сказать, он был чужд какой-либо нескромности, и стихотворение появилось в журнале с заголовком "К NN", а не "К Раичу".

В последней строфе девятнадцатилетний Тютчев говорит о том, чем он, надо думать, особенно дорожил: "Ум скор и сметлив, верен глаз, воображенье быстро".

Иван Аксаков передавал воспоминания знавших юного Тютчева людей: "Все свойства и проявления его детской природы были окрашены какою-то особенно тонкою, изящною духовностью. Благодаря своим удивительным способностям, учился он необыкновенно успешно... Уже и тогда нельзя было не заметить, что учение не было для него трудом, а как бы удовлетворением естественной потребности знания".

В том, что Тютчев с самых ранних лет, как сообщает Иван Аксаков, "постоянно расширял кругозор своей мысли и свои познания, которым так дивились потом и русские, и иностранцы", не было и тени какого-либо искусственного напряжения: "Он только свободно подчинялся влечениям своей, в высшей степени интеллектуальной, природы. Он только утолял свой врожденный, всегда томивший его умственный голод".

Так, в частности, "Тютчев обладал способностью читать с поразительною быстротою, удерживая прочитанное в памяти до малейших подробностей, а потому и начитанность его была изумительна... Эту привычку к чтению Тютчев... сохранил до самой своей предсмертной болезни, читая ежедневно... все вновь выходящие сколько-нибудь замечательные книги русской и иностранной литератур, большею частью исторического и политического содержания".

Человек, который был близким другом Тютчева позднее, в пору его тридцатилетия, притом, человек, сам обладавший страстью к знанию- речь идет о князе И. С. Гагарине, - в своих кратких воспоминаниях все же не мог обойти эту черту поэта: "Тютчев много читал и он умел читать, т.е. умел выбирать, что читать, и извлекать из чтения пользу"

Когда Тютчеву не было еще и семнадцати лет, М. П. Погодин (ему тогда было уже около двадцати) записал в своем дневнике: "Ходил в деревню (Троицкое под Москвой. - В.К.) к Ф. И. Тютчеву, разговаривал с ним о немецкой, русской, французской литературе, о религии, о Моисее, о божественности Иисуса Христа, об авторах, писавших об этом: Виланде, Лессинге, Шиллере, Аддисоне, Паскале, Руссо". К этому необходимо добавить, что позднее Погодин, движимый уязвленным нравственным чувством, каялся в том же дневнике: "Тютчев дал мне недели две тому назад воспоминания Шатобриана и спросил, прочел ли я. Я, не принимавшись за нее (книгу. В.К.), но совестясь, что она лежит у меня долго, отвечал да, что она мне понравилась и пр. ...Еще он сказал, что ему не нравится смерть Элоизы у Руссо, я, не читав ее, сказал да..."

Из этого естественно сделать вывод, что и во время первой описанной Погодиным беседы о многочисленных книгах говорил о существе дела главным образом Тютчев, а сам Погодин в большей мере "поддакивал".

Чрезвычайно рано сложились у Тютчева и навыки литературного труда. Как уже говорилось, Раич свидетельствовал, что "по тринадцатому году он переводил уже оды Горация с замечательным успехом". Ранние тютчевские переводы не сохранились, но до нас дошло написанное именно "по тринадцатому году" стихотворение "На новый 1816 год", в котором о завершившемся годе сказано:

Как капля в океан, он в вечность погрузился!..

О Время! Вечности подвижное зерцало!

Все рушится, падет под дланию твоей!..

Сокрыт предел твой и начало

От слабых смертного очей!..

Пустынный ветр свистит в руинах Вавилона!

Стадятся звери там, где процветал Мемфис!

И вкруг развалин Илиона

Колючи терны обвились!..