Первый тост, как и заведено, произнес командир части. Говорил он долго, пространно, прочувствованно и нежно, так, будто капитан Пятаков был его родным сыном. Вспомнил все – и развал великой страны, которой все боялись в мире, в первую очередь благодаря ракетам, и годы неопределенности, которые почему-то назвал «темными», и с осторожным оптимизмом перешел к дням сегодняшним, которые, по его разумению, выдвинули на первые позиции людей молодых, мыслящих и честных. Сослуживцы главного ракетчика томились в наглухо застегнутых кителях с рюмками, уже приподнятыми над столом.
– За тебя, капитан, – подытожил командир части странную смесь политинформации, исторических экскурсов и тоста.
– Ура! – негромко произнес старший лейтенант, сидевший напротив Пятакова.
– Ура! – тихо, как заговорщики, прошептали другие офицеры, и наступила минута молчания, прерываемая лишь чавканьем и позвякиванием приборов.
В этот момент в зале ресторана появился Холмогоров. Когда хотел, он умел держаться незаметно, не привлекая к себе внимание. Это раньше на человека, у которого длинные волосы, стянутые на затылке в «хвост», пялились во все глаза, теперь даже в Ельске к этому привыкли. Он осмотрелся, на ходу пересекая площадку для танцев. Выражение «лучший столик приберегли для вас» довольно неконкретно, расшифровка его зависит от того, с какой целью ты пришел в ресторан: если поглазеть на танцующих и на эстраду, – это одно, а если, наоборот, уединиться и не мозолить глаза танцорам, – другое.
Холмогоров увидел, что лишь на одном столике стоит табличка «Заказано». Этот столик от других отгораживали две довольно высокие перегородки с пластиковыми вьющимися растениями.
– Извините, но этот столик занят, – официант развернул к Холмогорову табличку.
– Да, занят мной, – усмехнулся Андрей Алексеевич.
К столику уже спешила метрдотель, лицо ее было злым и сосредоточенным. Директор предупредила ее, что в гостинице проживает важный гость и ничто не должно нарушать его покой.
По ее разумению, этому гостю было самое время пожаловать на ужин, а кто-то посторонний нагло занял зарезервированный столик. Злой взгляд женщины-метрдотеля встретился со спокойным взглядом Холмогорова, и она помимо желания улыбнулась:
– Этот столик занят.
– По-моему, произошло недоразумение, – Холмогоров поднялся, – мне сказали, что столик для меня зарезервирован, но, наверное, вас не предупредили.
Спокойный тон Холмогорова и его уверенная манера держаться заронили в душу метрдотеля сомнение. Директор, описывая ей советника патриарха, сказала: «У него длинные волосы».
Холмогоров повернулся к ней в профиль, и только теперь женщина, разглядев «хвост» волос, туго стянутых на затылке, всплеснула руками:
– Извините, не признала!
– Вы меня раньше не видели.
– Мне описали вас, но… Что же ты, Василий, – обратилась она к официанту, – гость ждет.
– Садитесь, – официант услужливо подставил стул, протянул меню, нервно протер полотенцем и без того сиявшую чистотой хрустальную пепельницу, причем ухитрился сделать все это одновременно, будто у него было не две руки, а целых шесть.
– Извините нас.
– Не беспокойтесь, со всеми случается.
Холмогорову была неприятна возня вокруг него, он не любил причинять неудобства. Андрей Алексеевич читал меню, пытаясь разгадать ресторанные кроссворды: «Фирменная котлета „Липа“», «Шницель по-Ельски», «Салат старомонастырский». У него было предчувствие, что под этими названиями прячутся хорошо известные ему блюда, которые можно встретить в любом провинциальном ресторане. Из хороших сухих вин имелись «Заговор монахов» и «Молоко любимой женщины».
И тут внезапно стих гул голосов в зале, ножи и вилки больше не скребли по дну тарелок, стало слышно, как жужжит попавшая в абажур люстры рано проснувшаяся от зимней спячки муха.
Холмогоров продолжал сидеть, склонившись над меню в красной облбжке, очень похожей на юбилейную папку. Он лишь поднял глаза. Дверь ресторана со стороны холла, где располагался гардероб, была широко открыта на две створки.
В дверях стояли четверо хмурых ОМОНовцев, все в форме, с беретами на головах. Можно было подумать, что они пришли с очередным рейдом на проверку документов, если бы не отсутствие оружия и черных масок.
Странная это была компания. Обычно подчиненные не пьют вместе с командирами, субординацию и в армии, и в милиции соблюдают свято.
Но это касается лишь мирной жизни, а на войне даже полковник может позволить себе выпить с рядовым – перед лицом смерти все равны. Теперь война докатилась и до Ельска.
Подполковник Кабанов, майор Грушин и сержанты Сапожников и Куницын специально не готовились к походу в ресторан. Их свели вместе похоронные дела, оформление документов.
Как водится среди русских, кто-то первым задал сакраментальный вопрос: «Ну что?» Мужчины переглянулись и, как были в форме, прямиком отправились в ресторан, чтобы как следует помянуть павших товарищей. Завтра, когда в бригаду понаедет начальство, сделать это будет сложно.