Пророчество Луны

— «При всем видимом благополучии своем государи представляются мне несчастнейшими из смертных, потому что никто не говорит им правды и вместо друзей имеют они только льстецов. Но, скажут мне, царские уши не выносят правды; по этой причине и убегают государи от мудрецов, опасаясь, как бы не отыскался среди них человек свободный, который посмеет говорить вещи скорее правдивые, нежели приятные. Это действительно так: ненавистна истина царям».^[3]

— Мальчик мой, да ты прекрасно читаешь по-латыни! — удивился старик. — Пожалуйста, продолжай!

У Джованни отлегло от сердца, воодушевленный похвалой, он пролистнул несколько страниц и продолжил. В следующем отрывке Эразм высмеивал философов:

— «Ничего в действительности не зная, они воображают, будто познали все и вся, а между тем даже самих себя не в силах познать и часто по близорукости или по рассеянности не замечают ям и камней у себя под ногами. Это, однако, не мешает им объявлять, что они, мол, созерцают идеи, универсалии, формы, отделенные от вещей, первичную материю, сущности…»

Старик рассмеялся.

— Он забавляется над нами, но ведь все правда! Какой острый ум! Но не останавливайся на полпути, прочти еще несколько строк. Когда их произносишь вслух — они еще лучше, а ты очень хорошо читаешь!

Джованни снова вернулся к книге и прочел отрывок, посвященный вопросам, которыми задаются богословы:

— «Может ли Бог превратиться в женщину, дьявола, осла, тыкву или камень? А если бы он действительно превратился в тыкву, могла ли бы эта тыква проповедовать, творить чудеса, принять крестную муку?»

Теперь развеселился и слуга, а его господин хохотал так сильно, что закашлялся. Джованни чувствовал себя на седьмом небе. Он не только сумел прочитать латинский текст почти без запинки, его чтение развеселило радушных хозяев!

— Увы, он прав! — воскликнул старик. — Ну что же, мой мальчик, ты доставил мне превеликое удовольствие, я даже проголодался, слушая эти замечательные слова! Конечно, наша еда не сравнится с яствами клириков, но если ты пожелаешь разделить с нами завтрак, буду рад…

Не дожидаясь ответа Джованни, он повернулся к слуге:

— Пьетро, накрой на стол.

— Не знаю, как вас благодарить, — пробормотал, заикаясь, Джованни, все еще под впечатлением прочитанного. — И даже не осмеливаюсь спросить, кто вы. Так непривычно встретить в этом глухом лесу, вдали от городов и селений, столь ученого человека, друга известного писателя, владельца такой большой библиотеки…

Старик наморщил лоб от удовольствия. Хотя много лет он предпочитал вести уединенный образ жизни, этот разговор ему нравился.

— Большую часть жизни я провел в прекрасной Флоренции. Тебе знаком этот город?

— Я родом из деревушки в Калабрии и бывал только в селах и небольших городках, которые попадались на моем пути.

— И куда же ты направляешься, мой мальчик?

— В Венецию.

— В Венецию?! Как же ты попал в Абруцци? Тебе следовало бы пойти вдоль побережья, а еще лучше — сесть на корабль.

— Знаю, синьор. Но я решил не торопиться.

В душе старика проснулось любопытство. Кто этот юный крестьянин и что ему нужно?

Слуга прервал размышления хозяина, возвестив, что завтрак готов.

Когда они сели за стол, накрытый в соседней комнате, Джованни возобновил разговор.

— Могу ли я поинтересоваться, что делали вы во Флоренции и почему оставили город и укрылись здесь?

Старик рассмеялся.

— Хорошо сказано, мой мальчик, я действительно здесь прячусь! Я, подобно Эразму, философ и однажды опубликовал письмо, которое не понравилось ни политическим, ни церковным властям. Меня изгнали из города, и нам с моим преданным слугой Пьетро пришлось уехать, захватив с собой все книги, какие только удалось. С тех пор многое изменилось, и я бы мог вернуться во Флоренцию, но уединенная жизнь пришлась мне по душе. Я могу полностью посвятить себя научным занятиям, и мне не нужно бывать на светских приемах, которые наводят на меня тоску еще больше, чем месса!

— А что вы изучаете? — с воодушевлением спросил Джованни.