Пророчество Луны

На другое утро, без всякого сопровождения, Ибрагим и Джованни отправились в путь по дороге, ведущей в Тлемкен. Они скакали целый день и следующий тоже. Когда наконец добрались до тарики, их тепло приветствовал молодой человек, который отвел путников в комнату, где они смогли подкрепиться. Джованни приятно удивили веселые лица учеников шейха Селима аль-Акубы. Многие были совсем юны и носили просторные белые рубахи из хлопчатобумажной ткани. После еды гостей пригласили принять участие в вечерней молитве. Несмотря на то что Джованни был христианин и не делал из этого секрета, ему дозволили войти в маленькую мечеть общины. Около пятидесяти учеников и дюжина гостей приняли участие в богослужении, в котором чередовались беззвучные молитвы, чтение Корана и песнопения под аккомпанемент виол и цитр. Церемония очень понравилась Джованни. Ибрагим и Джованни провели ночь в общей спальне тарики. Все гости, вне зависимости от своего богатства и положения в обществе, спали в одном большом дормитории без всяких удобств.

На следующий день, сразу же после утренней молитвы, Ибрагим получил разрешение встретиться со своим наставником. Он предложил Джованни подождать его во внутреннем дворике тарики, где росло много цветов. Через два часа туда пришел ученик, чтобы отвести христианина к шейху Селиму. Суфий, старик среднего роста с худым, безбородым лицом и лучистыми голубыми глазами, сидел, скрестив ноги, на полу в маленькой комнатке. На нем была простая белая рубаха. Старик, широко улыбаясь, поприветствовал Джованни:

— Салям алейкум.

— Ваалейкум ассалям, — ответил Джованни, он уже умел здороваться по-арабски.

— Мархаба бика йа уалади.

— Шукран лака йа Сиди.

— Аллах яхфадука!

Джованни повернулся к Ибрагиму, показывая, что его запас арабских фраз для поддержания беседы исчерпан. Суфий все понял и рассмеялся, громко и заразительно. Затем Ибрагим стал переводить с арабского вопросы наставника к Джованни. Добрых полчаса продолжался разговор о жизни итальянца и существовании в неволе, о его стране, религии, интеллектуальном и религиозном образовании. Ибрагим поинтересовался у юноши, не хочет ли он, в свою очередь, спросить о чем-либо учителя.

Джованни готовился к встрече с суфием и потому задал вопрос без промедления.

— Что, по вашему мнению, является худшим из зол, тем, что может повлиять на душу человека и помешать его духовному пути?

Мудрец посмотрел на гостей с лукавой улыбкой.

— А как вы сами считаете?

— Гордость, — ответил Ибрагим.

Оба повернулись к Джованни, который немного помедлил, затем произнес:

— Страх.

— Каждый из вас ответил так, как подсказывает его сердце.

Все трое расхохотались.

— Впрочем, хотя оба ответа верны, наш юный христианин дал самый распространенный и точный. Все сердца знавали страх, тогда как есть люди, лишенные гордости, — сказал суфий и пристально взглянул в глаза Джованни. — А ты знаешь, чего мы боимся больше всего?

Вопрос застал юношу врасплох. Он подумал несколько мгновений.

— Наверное, смерти.

Старик помолчал, а когда начал говорить снова, его голос был весел, но уверен.

— Я долго думал над этим. И через много лет понял очевидное. Каким бы странным это ни казалось, мы страшимся не смерти, а… жизни!

— Жизни? — воскликнул Ибрагим. — Разве она не самое ценное для нас, даже если полна страданий? Мы все с отчаянием цепляемся за жизнь.

— Цепляемся, но не живем. Вернее, мы цепляемся за существование. Существование — лишь данность, а жизнь — искусство.

— Что вы имеете в виду? — спросил Джованни.

— Все очень просто. Бог создал нас, не спрашивая нашего мнения. Мы существуем, и это факт, с которым ничего нельзя поделать. Нам остается только жить. И все зависит только от нас, ибо мы призваны быть творцами собственной жизни. Как при создании произведения искусства, сначала мы должны захотеть жить, затем представить жизнь, обдумать ее и, наконец, создать — придать ей форму, выразить посредством всех событий, счастливых и не очень, которые случаются с нами вне зависимости от нашего желания. Мы учимся жить точно так же, как учимся философствовать или готовить. Благодаря самому процессу существования и опыту, которого мы набираемся, мы познаем жизнь.

— Я это понимаю, — сказал Джованни. — Но почему вы говорите, что мы боимся жизни?

— Мы боимся открыться ей навстречу, с радостью встречать ее стремительное течение. Предпочитаем контролировать свое существование, ведя ограниченную, размеренную жизнь без всяких сюрпризов. И не важно, где мы находимся, в убогой хижине или во дворце! Человек страшится жизни, и больше всего его привлекает безопасное существование. Когда все сказано и сделано, человека больше интересует не жизнь, а выживание. Но выживание есть не что иное, как существование без жизни… то есть, по сути, смерть.

Мудрец посмотрел на слушателей и снова широко улыбнулся.