Прорицатель

— Ну наконец, а то у меня уже живот подвело, — почти ласково пропел он. — У вас принято держать пленников впроголодь, уважаемый воин?

— Посторонись, — буркнул толстый краснощёкий мужчина с подносом в руках; на подносе расположились две плошки с дымящейся похлёбкой, два солидных куска хлеба и расписной глиняный кувшин. — Разговаривать не положено.

— Это почему же? — делано удивился Кнеша и задержал руку у шеи — будто бы почесался. Мимолётное и вполне естественное движение, но Мей насторожился.

— Я солдат Империи, — гордо пророкотал толстяк, стараясь свободной от подноса рукой отвязать от пояса связку ключей. — А вы бунтовщики, хоть и знатные.

— Э, дяденька, да у вас тут тогда бунтовщик каждый, кто ум сохранил и добра хочет — невесёлая жизнь получается...  — Кнеша наклонился к подносу, почти прижавшись к решётке лбом, азартно потянул носом. — Похлёбка рыбная?

— Рыбная.

— Да ты бы хоть бородищей не тряс над ней, солдат Империи...  — и тут же, даже не договорив фразу, Кнеша резко дунул в крошечную трубочку, словно из ниоткуда взявшуюся у него в руке. Рот стражника раскрылся в беззвучном крике, он захрипел и начал заваливаться назад; Мей сорвался с подстилки и едва успел подхватить поднос — иначе поднялся бы жуткий грохот. Воин опустился на пол, подёргался в судорогах и застыл, закатив глаза; кровь прилила к его лицу, сделав его ещё краснее. В шее у него, пониже ушной мочки, торчала чёрная игла. Мей медленно поднял глаза на Кнешу, не находя слов.

— Стащил пару штук у Отравителя, — невозмутимо пояснил тот и, присев рядом на корточки, стал возиться с ключами. — Крайне полезная вещь. Не бойся, он жив, но — полный паралич и потеря сознания на некоторое время... Да поставь уже поднос, не собираешься же ты есть эту гадость?...

* * *

Кнеше пришлось пустить в ход ещё несколько отравленных игл, пока они пробирались по полупустым коридорам замка, вжимаясь в стены и стараясь потише дышать. Действовали по отработанной схеме: Мей придерживал стражника, вынырнув из-за поворота, чтобы Кнеша мог прицелиться. Естественно, Мей при этом рисковал куда больше: можно быть хоть сотню раз прорицателем, но это не спасёт от здоровяка с мечом или секирой, пусть даже сравнительно неповоротливого. Однако другого выхода не было, да и Кнеша проделывал всё молниеносно и устрашающе хладнокровно.

Они отсиделись до темноты в какой-то заброшенной нише, набитой хламом, — дождались, пока пройдёт вечерний обход и слуги потушат факелы. Замок окутала темнота и тишина; потянулись сквозняки, застучали лапками мыши, готовясь штурмовать кухню. Туда же направились и Мей с Кнешей, уже приметившие, по какой лестнице сбегают слуги, возвращаясь с пустой посудой. В кухне, как и предположил Кнеша, помимо съестного изобилия обнаружился чёрный вход — неприметная круглая дверца. Кнеша двинулся было прямо к ней, но потом передумал, задержавшись задумчивым взглядом на огромном котле с чем-то, приготовленным на завтра. И, как выяснилось, передумал не зря: Мей, поднеся ладонь к дверной ручке, ощутил лёгкое покалывание и отшатнулся. Прищурился, сосредоточившись на Даре, изучая дверь взглядом глубже обычного... Так и есть — колдовство. Скрытая от посторонних глаз полупрозрачная пелена нежно-золотистого цвета колыхалась перед проёмом и была совершенно непроницаема. Необычайно красивые чары — и настолько же смертоносные.

— Кем бы ни был этот Доминик, он очень сильный маг, — негромко сказал Мей, любуясь тонкой работой. В отличие от защиты в подземелье, эту завесу снять было можно, но отнюдь не просто. Оголодавший Кнеша, как раз расправлявшийся с куриной ножкой, подошёл и озадаченно хмыкнул:

— И верно, ни одного просчёта... Надо же — в такой глуши. Ни за что не поверю, что он лично обходит замок на ночь и запечатывает все выходы.

— Я где-то читал, что можно делать это на расстоянии, — отозвался Мей. — Но не встречал никого такого уровня.

«Разве что Анну — и то не факт».

Хотя... Он вспомнил о Нери и о пропасти сил, которые прятались в ней и проснулись после смерти отца — наследие родной земли, нутро Маантраша. Конечно, ничего общего не было между изощрённым, отработанным веками мастерством Анны и её стихийным вдохновением, поднимавшимся, точно лесной пожар, из глубин зелёных глаз, ярче и чище которых не найти, наверное, во всём Мироздании... Иногда Мей жалел, что не чувствует Нери, как Кнешу, но потом обрывал себя: страшно представить, сколько боли и горя причинила бы ей такая связь.

— Помоги мне, Мей.

Они с Кнешей встали плечом к плечу; Мей закрыл глаза и дал волю Узам, сплетая своё сознание с чужим. Единая воля — и единый удар. Вместе они нащупали точку, куда требовалось приложить энергию, а слова и жесты пришли сами собой. Ещё чуть-чуть — и ловушка стала таять, пока не исчезла совсем.