Прорицатель

Мей не особенно налегал на мясо несчастного зверька (он вдруг задумался о том, можно ли ему вообще есть пищу Отражений и как он будет выживать в Долине при неудачном раскладе), зато достал здоровое яблоко, взятое напоследок.

Рассветало; по небу над ельником, где они заночевали, с заунывным курлыканьем пролетел белый клин журавлей. Ёжась от холода, Мей слушал хруст своего яблока и травы на зубах лошадей, которые паслись неподалёку; одну Гэрхо каким-то чудом достал для него самого. Мей, никогда прежде не ездивший верхом, вчера долго мучился и за время их пути отбил себе всё, что можно, но в целом был доволен успехами.

(... Атти тоже обняла его и прошептала очень тихо, почти касаясь губами уха: «Я передам твоё прощание Риэти». Мей поразился: как она могла догадаться о не высказанной вслух просьбе?)

— Собирайся, едем, — сказал Гэрхо, деловито привязывая седельные сумки.

— Сколько пути до Долины? — спросил Мей, поглаживая гриву вороного (и, очевидно, безумно дорогого) коня.

— Через пару дней к вечеру будем там, если двигаться так же быстро и без лишних остановок, — Гэрхо легко вскочил в седло, и конь загарцевал под ним, перебирая тонкими сильными ногами. Мей вздохнул, задумчиво глядя на стремена: ему не хотелось позориться перед Отражением. Выбора, тем не менее, не было.

— Давай уже, человечек, — миролюбиво поторопил Гэрхо. — До ночи я тут стоять не собираюсь.

— Вы всегда теперь... будете так меня называть? — прохрипел Мей, лихорадочно хватаясь за упряжь и размышляя о возможных переломах.

— Пока не докажешь свою необычайную даровитость, — отозвалось Отражение. Мей наконец справился с задачей, и они пустили лошадей крупной рысью. Замелькали стволы елей.

— И как я смогу её доказать? Меня будут учить, как всех Одарённых?

— Будут, конечно, но не так, как всех, — загадочно ответил Гэрхо, и Мей понял, что не дождётся от него ничего более определённого. — Пошёл!..

Время до обеденного привала прошло в непрерывном перестуке копыт и бьющем в лицо холодном ветре. Они ехали не по тракту, а в стороне, хотя и вдоль него; Гэрхо постоянно петлял, а вскоре вообще отдалился от дороги. У Мея на языке, конечно, вертелось множество вопросов, но задать их он не решался: во-первых, беседовать на скаку было не очень-то удобно, а во-вторых — Гэрхо всё-таки Отражение. Несмотря на его дружелюбное поведение, совершенно доверять ему не следует.

Начинался удивительно красивый день, тихий и размеренный. Мей уже с трудом верил, что кто-то собирается его убить. Над ними раскрывалось серебристое, омытое прошедшими дождями небо, а впереди расстилались холмистые, темневшие редкими участками почти облетевших деревьев безлюдные дали (встречавшиеся деревеньки, фермы и постоялые дворы Гэрхо старательно объезжал). Осень готовилась к зиме, а Мей думал.

(... Отдельно ему удалось попрощаться с вещами. Мей никогда не отличался особой впечатлительностью и здесь остался спокоен, но в груди что-то противно щемило.

Вот он, тюфяк, на котором он столько лет видел сны, на который падал по вечерам от усталости. Вот стол, за которым они завтракали и ужинали все втроём; он помнил каждую щербинку на столешнице. Вот старый сундук — в детстве Мей частенько представлял, что там живёт какое-то враждебное существо, готовое в любой момент вылезти и расправиться с ним. Атти иногда улыбалась, вслух вспоминая, как он от него шарахался. Смешно.

Обведя глазами всё это, Мей шагнул к выходу.

В конце концов, когда-то он должен был это сделать.)

Мей не знал, сколько времени прошло, когда наступил тот самый желанный момент: Гэрхо объявил привал.

Мей озяб, у него слегка кружилась голова, к тому же он понятия не имел, на каком они сейчас расстоянии от Города-на-Сини и есть ли за ними погоня. Судя по всему, нет, но вот почему?... Очевидно, Гэрхо уловил его мрачное настроение и решил не мучить их обоих ловлей дичи, тем более что до ближайшего перелеска было далековато. Отражение извлекло из недр сумок головку сыра, какие-то лепёшки и флягу с водой. Мей про себя возмутился тем, что его фактически вынудили поменять местами обед и завтрак, но ничего не сказал.