Зиганшин дернулся было, но Надя посмотрела на него, как еретик на Торквемаду, и сказала, что для бедняги и этот короткий разговор уже сильный стресс. «Что вы хотите, вы тут первый гость за двадцать лет», – раздраженно бросила она, и Мстислав Юрьевич ушел, досадуя на зря потраченное время.
На всякий случай он предупредил, что, возможно, в городе действует маньяк, нацеленный на психически больных, и попросил Надю быть крайне осторожной, самой ходить осматриваясь и Васю не выпускать из поля зрения. Прощаясь, оставил ей свою визитку (мало ли что-то вам понадобится или вспомните, пусть будет), хотя не верил, что этим людям угрожает реальная опасность. Если мстит кто-то из друзей Шелеста или Веры, то Надя вообще ни при чем, а выбор жертв показал, что мститель понимает смысл невменяемости и не держит на Васю зла.
Ну а если просто человек развлекается, желая показать, как плохо у нас обстоит дело с психиатрической помощью, то смерть Васи с Надей никому ничего не докажет.
Выезжая на дорогу, Зиганшин подумал, как это грустно, что всегда должна пройти череда трагических смертей, чтобы что-то изменилось к лучшему.
Только самоубийства онкологических больных заставили законодателей почесаться и немного упростить порядок назначения обезболивающих, только благодаря массовым отравлениям детей в лагерях стали соблюдать санитарные нормы, ну и так далее.
Есть мудрое выражение: уставы надо соблюдать, потому что каждое слово в них написано кровью. «А в нашей стране кровью и жирным шрифтом, – вздохнул Мстислав Юрьевич, – и очень крупными буквами».
В субботу Лиза поднялась в шесть и сразу занялась едой. Руслан заказал мясной рулет, для детей Зиганшина она спланировала шоколадный бисквит, сухое печенье, курицу и рыбные котлеты, а вместо супа сделать заготовку для окрошки. Кроме того, надо навертеть голубцов, Зиганшин их заморозит и будет готовить по мере надобности.
Ну, и им с Максом надо что-то есть, не столь изысканное, но борщик сварганить не помешает.
Прокручивая мясо, пока тушатся овощи, быстро нарезая картошку, Лиза наслаждалась непривычной свободой и покоем. Она и не знала, что так здорово готовить, когда никто не стоит у тебя над душой, не упрекает, что ты мешаешь, и, главное, ты каждую секунду не ждешь критического замечания или окрика, что нож надо держать не так, а суп солить не тогда, сковородку брать не ту, а эту, и самое-самое прекрасное, никто не придет и с умным видом не станет регулировать газ под готовящимся тобою блюдом!
Конечно, свобода эта ненадолго. Скоро вернется из санатория Анна Спиридоновна и привезет с собой Христину. Но Лизе почему-то казалось, что они поладят.
Правда, есть один тягостный момент – Руслан до сих пор не признался матери, что ему ампутировали ногу.
Думая об этом, Лиза чуть не упустила молоко. Как смягчить удар? Чем оправдать Русланово молчание? Трусостью и растерянностью?
Сейчас Анна Спиридоновна считает, что ее здоровый сын решил жениться на приличной девушке, предвкушает безмятежную жизнь, внуков, а на самом деле что?
Да дело не в том, что Руслан стал инвалидом, а в том, что матери не было рядом именно в ту минуту, когда ребенку больше всего требовалась помощь и поддержка!
Он поступил с матерью очень нехорошо, и понадобится много времени, чтобы все это загладить.
Лизу грызла еще трусливая мысль, что Анна Спиридоновна решит, будто это она подговорила Руслана молчать, и возненавидит невестку.
Скорее бы он уже признался, думала она, закручивая рулет и отправляя в духовку, хоть ясность будет.
Лизины родители объявили бойкот. Она позвонила в тот же вечер, когда уехала, сначала маме, потом папе, и оба бросили трубки. Понадеявшись, что за ночь страсти немного поутихнут, Лиза позвонила снова, хотела сообщить дату свадьбы, но мать холодно перебила: «Неужели ты думаешь, что нам это интересно?» Теперь оставалось только ждать, пока они сменят гнев на милость.
Макс проснулся рано, скромно попил чаю на уголке стола, чтобы не мешать кулинарному процессу, сходил в гараж, так что к девяти утра они загрузили машину едой и поехали сначала к Руслану, потом к Зиганшину.
Лизе было стыдно, что она, вместо того чтобы сидеть у постели больного жениха, занимается какой-то чертовщиной, но оказалось, Руслану нравится ее азарт.
«Может быть, так лучше, он видит, что я не отказываюсь от работы ради него, стало быть, считаю его полноценным человеком? – пыталась она оправдать свою безалаберность. – Допустим, отправлю я Макса к Зиганшину одного, и толку? Своей нежной заботой невольно стану внушать Руслану, какой он беспомощный и больной, и надоем хуже горькой редьки. Пусть он пока своими делами занимается, а после обеда я вернусь, и пойдем на прогулку…»
Мстислав Юрьевич топил баню, замшелую избушку, сложенную из толстых кривых бревен, с крохотным подслеповатым оконцем и полуразрушенной трубой из красного кирпича, над которой поднималась и уходила в небо тонкая полоска дыма.
– Сейчас, – сказал он вместо приветствия, пробегая мимо с двумя ослепительно чистыми цинковыми ведрами.