Пропущенный вызов

Коньяк был очень хорош, возможно, Колдунов берег его двадцать лет именно для этого случая, все откладывая и откладывая свой выход на заслуженный отдых, но Руслан вдруг почувствовал, что не сможет сделать даже маленького глотка, пусть даже по такому важному поводу. Он сделал вид, будто пригубил, и обхватил рюмку ладонью, чтобы Ян Александрович не увидел, что в ней не убывает.

– Уже сама мысль, что существует минимум семь организаций, куда можно пожаловаться на докторов, выбивает из колеи, – продолжал Ян, ловко нарезая лимон, – и я задумался, хочу ли я дальше, вместо того чтобы оперировать, объяснять, что я не идиот, семи разным профанам, причем не всем вместе, а каждому по отдельности? Вообще, Руслан, это такая страшная ошибка, все эти надзиратели! Такая страшная!

– Не преувеличивай.

– Ничуть! Смотри, у каждого врача образуется собственное кладбище, это факт, с которым ты, как опытный специалист, не станешь спорить. Как ты ни крути, а все равно кто-то умрет не по твоему злому умыслу или по дурости, а просто ты чуть-чуть не сообразил, на минутку опоздал, о чем-то забыл в самый нужный момент. И, может быть, если бы сообразил, успел и вспомнил, ничего б не изменилось, болезнь оказалась сильнее тебя, но тем не менее… Поэтому и нужны комиссии изучения летальных исходов, чтобы врачи собирались, анализировали произошедшее и думали, а был ли способ этого избежать? Может быть, надо было сделать вот это? Или то? Но поскольку перед каждым врачом, который, как писал Евгений Шварц, «тоже человек, он жить хочет», маячит призрак уголовной ответственности, он идет на КИЛИ[2] с одной мыслью: «я не я и елка не моя». Потому что, как только появляется идея, что была возможность больного как-то спасти, тут же следуют оргвыводы. В результате смерть пациента никого ничему не учит.

– Это да, – усмехнулся Руслан, – слушай, а жалоба, по которой ты ездил, она обоснована вообще?

– В том и дело, что абсолютно нет. Но представь, если бы мы с тобой, будучи врачами, контролировали работу физиков-ядерщиков, и нам бы пришла жалоба, что академик Петров придумал неправильную схему атомной бомбы, мы, не имея нужной квалификации, не могли бы сказать сразу, что жалоба эта – полнейший бред. Нет, мы, будучи добросовестными людьми, помотали бы нервы академику Петрову, чтобы он нам все объяснил в доступной форме, оторвали бы от работы других физиков, чтобы они подтвердили или опровергли жалобу, словом, проделали бы кучу полезной работы, в итоге которой все равно ничего бы не поняли, но на всякий случай сказали Петрову «ай-ай-ай» и лишили премии.

Руслан вдруг почувствовал металлический вкус во рту, кажется, его зазнобило, и как он ни любил поболтать о бедственном положении медицины, сейчас ему хотелось, чтобы Колдунов ушел, и можно было погасить свет и уснуть, накрывшись пледом. Подремать немножко, восстановить силы и спокойно ехать домой. Но человек уходит на пенсию, то есть совершает один из важнейших, а вернее сказать, последний важный шаг в жизни, надо его поддержать.

– Ага, и что вы там в комиссии решили? – спросил он невпопад.

– Я отдельное мнение написал, – буркнул Колдунов, – что надо с тех врачей пылинки сдувать и золотом осыпать каждую секунду. К сожалению, у нас ценить людей не принято. Бытует такое мнение, что любого работника, а особенно врача, можно заставить добросовестно трудиться только под угрозой уголовной ответственности. В идеале нужно всех выпускников мединститутов сразу после получения диплома сажать в тюрьму и выводить на работу под конвоем, но государство пока медлит с этой прекрасной инновацией, уж не знаю почему. Население в этом городке оборзело в конец. Тонны жалоб, из которых обоснована, наверное, каждая сотая, и то вряд ли. Администрация не имеет мозгов наладить работу, но проворачивать всякие коррупционные схемы смекалки хватает. Поэтому на жалобы реагируют очень чутко, чтобы у граждан создавалась иллюзия, будто о них заботятся. Бедные врачи оказались между наковальней наглости пациентов и молотом беспредела администрации. Все по сто раз лишены премии за несоблюдение этики и деонтологии.

– О как! – вежливо сказал Руслан.

– Это при жутком дефиците кадров. У них нет ни одного хирурга, который работает всего на полторы ставки, и старожилы не упомнят, чтобы кто-то когда-то работал на одну. Но если бы только по часам была переработка, это еще полбеды, но у них еще и расширение зоны обслуживания нехилое. Например, реаниматологов на смене должно быть двое, а фактически работает один, и за больными смотрит, и наркозы дает. В приемнике один хирург на все про все, имея в своем распоряжении такие передовые технологии, как рентген, клинический анализ крови и мочи, он должен поставить точный диагноз, прооперировать, взяв в ассистенты травматолога, если тот еще придет, а то и вдвоем с сестрой, и при этом еще не забыть поклониться больному в пояс.