Проповедник

Якоб и Марита уехали на работу, отправив детей к дневной маме.[12] Линда ждала Йохана. В первый раз у них было свидание здесь, в доме в Вестергордене, а не на сеновале. Линда находила это захватывающим. Мысль о том, что они будут заниматься любовью в доме ее брата, приятно будоражила ее. Но когда она посмотрела на лицо Йохана, на то, как тот оглядывается вокруг, оказавшись внутри дома, Линда поняла, что у него совсем другие чувства.

Он не был здесь с тех самых пор, когда им пришлось оставить Вестергорден сразу же после смерти Йоханнеса. Неуверенными, осторожными шагами Йохан бродил по дому: сначала он побывал в гостиной, потом на кухне, даже зашел в туалет. Казалось, он жадно впитывает в себя каждую деталь. Линда ходила по дому следом за Йоханом.

— Ты тут был очень давно.

Йохан кивнул и провел рукой по краю каминной полки в гостиной.

— Двадцать четыре года назад. Мне было всего пять лет, когда мы уехали отсюда. Как я вижу, Якоб многое сделал в доме.

— Да, должна сказать, что для него это довольно типично: он и плотничает, и столярничает, и красит, — у него все должно быть идеально.

Йохан ничего не ответил. Ему казалось, что он попал в какой-то другой мир. Линда уже начала немного жалеть, что пригласила его домой. Она всего лишь надеялась покувыркаться с ним в кровати и совсем не намеревалась сопровождать его в экскурсии по горестным детским воспоминаниям. Она хотела от Йохана подтверждения своей неотразимости, а этот печальный, глубоко задумавшийся, как-то сразу повзрослевший мужчина, казалось, ее вовсе не замечал.

Она дотронулась до его руки, и Йохан вздрогнул, словно выходя из транса.

— Хочешь, поднимемся наверх? Моя комната в мансарде.

Йохан послушно, как марионетка, начал подниматься по крутой лестнице. Они прошли через второй этаж, но, когда Линда поставила ногу на лестницу, ведущую в мансарду, Йохан остановился и не пошел следом. Здесь, на втором этаже, жили они с Робертом, рядом со спальней родителей.

— Подожди, я сейчас приду. Я только взгляну.

Йохан не обратил внимания на протесты Линды. Дрожащей рукой он открыл первую дверь в коридоре, дверь в его детскую комнату. По-прежнему здесь жил маленький мальчик, только теперь вокруг были разбросаны игрушки и одежда Вильяма. Йохан сел на детскую кушетку и внутренним взором увидел комнату такой же, как в его детстве. Он немного посидел, потом поднялся и вошел в комнату рядом.

Комната Роберта изменилась много больше, чем комната Йохана. С первого взгляда становилось понятно, что это покои принцессы — с розочками, тюлем и кучей всяких оборочек. Он не стал здесь задерживаться и почти сразу же вышел. Его притягивала, буквально как магнитом, комната в конце коридора. Часто по ночам он тихонько шел по ковру, который мама положила перед белой дверью, тихо открывал ее и забирался в кровать родителей. Как только Йохан крепко прижимался к папе, он почти сразу же глубоко и спокойно засыпал. Только там его не мучили кошмары, и только там он не боялся чудовищ, которые жили под его собственной кроватью. Он увидел, что Якоб и Марита сохранили старую, вычурно украшенную кровать, поэтому эта комната казалась ему почти не изменившейся.

Йохан почувствовал, как его глаза защипало от слез, и он начал моргать, чтобы не заплакать, и согнал слезы, прежде чем повернуться к Линде: ему не хотелось казаться ей слабым.

— Ну что, налюбовался или еще нет? И, как ты теперь сам убедился, красть здесь нечего.

В ее голосе сквозила злая издевка, которой он от нее никогда раньше не слышал. Йохан моментально разозлился. Он подумал о том, как все могло бы сложиться, и от этого разозлился еще больше и жестко схватил Линду за руку.

— Что ты несешь? Ты что, и вправду думаешь, что я пришел посмотреть, что тут можно украсть? Я здесь жил, а потом твой братец сюда заселился. Если б не твой гребаный папаша, то Вестергорден по-прежнему был бы наш. Так что заткни хлебало.

На секунду от удивления из-за непривычной резкости Йохана Линда потеряла дар речи, потом раздраженно вырвала руку и отрезала:

— Ну, ты, мой отец не виноват, что твой папаша проиграл и пустил по ветру все свои деньги. И что бы мой папа ни сделал, он не виноват, что твой оказался таким слабаком и покончил с собой. Он сам решил оставить вас, так что нечего моего винить.

Глаза Йохана побелели от ярости, он сжал кулаки. Она стояла перед ним такая маленькая и хрупкая, и Йохан подумал про себя, что запросто ее сломает. Но заставил себя несколько раз глубоко вздохнуть и успокоиться. Странным срывающимся голосом он сказал:

— Много есть всего, за что я и хочу, и могу винить Габриэля. Твой отец своей завистью разрушил нашу жизнь. Все любили папу, но никак не Габриэля, которого все считали сухарем и кислым, как прошлогодняя простокваша. А ему, конечно, это что нож острый. Мама приходила к Габриэлю вчера и сказала, что она о нем думает. Единственное, о чем я жалею, что она ему в рожу не заехала. Но мама решила не пачкать об него руки.

Линда вызывающе засмеялась: