Проповедник

Йохан понимал, что она права, и ярость его погасла так же быстро, как и вспыхнула. Так уж выходило, что иногда ему становилось чертовски больно, когда Линда говорила о своей семье, потому что это напоминало ему о том, что он сам потерял. Он никогда не решался сказать ей это, но часто думал, что, называя вещи своими именами, Линда показывала себя очень неблагодарной. У нее и ее семьи было все, а у семьи Йохана не было ни черта. Какая же, к едрене-фене, тут справедливость?

Одновременно он все ей прощал: так, как Линду, настолько горячо, Йохан никогда никого не любил. Даже когда он просто глядел на нее, лежащую рядом с ним, у него внутри все переворачивалось. Иногда он просто не верил, что все это происходит на самом деле, что такой ангел, как Линда, слетел с небес и коснулся его. Но он считал за лучшее не думать об этом, не тратить силы и энергию, пытаясь объяснить свою удачу. Вместо этого он сознательно закрывал глаза, старался не заглядывать в будущее и наслаждался настоящим. Йохан притянул ее поближе к себе и зажмурился, вдыхая запах ее волос. Он расстегнул верхнюю пуговицу на ее джинсах, но она остановила его:

— Я не могу, у меня месячные. Давай лучше я…

Она расстегнула его брюки и перевернула Йохана на спину. Зажмуренные от удовольствия глаза Йохана увидели рай.

Прошел всего лишь один день с тех пор, как они нашли мертвую женщину, но Патрик изнывал от нетерпения. Он думал, что где-то кто-то сидит и ломает голову, где она. Тревожится, думает, мысли кружатся вокруг одного и того же, становясь все более и более мрачными и отчаянными. И самое худшее во всем этом — что самые ужасные подозрения оказываются правдой. Наверное, сейчас Патрик больше всех на свете хотел узнать имя погибшей. Тогда бы он смог разыскать тех, кто ее любил, и сказать им правду. Нет ничего хуже, чем неизвестность, — неизвестность и неопределенность даже хуже самой смерти. Ведь и горевать можно начать только после того, как узнаешь, о чем надо горевать. Это будет совсем нелегко — стать тем, кто принесет горестную весть, это огромная ответственность и долг, которые Патрик уже мысленно взвалил себе на плечи. Но он знал, что это очень важная часть его работы. Облегчить боль и утешить, но в первую очередь выяснить, что случилось с той, кого они любили.

То, что вчера Мартин совершенно безрезультатно обзвонил полицейские участки, тут же сделало задачу идентификации убитой сложнее в десятки раз. Нигде в округе не заявляли о пропаже кого-нибудь похожего: это означало, что придется объявлять розыск по всей Швеции, а может быть, даже и за границей — задача, которая на секунду показалась совершенно невыполнимой. Но Патрик заставил себя выбросить эту мысль из головы. Сейчас он был единственным заступником убитой женщины и чувствовал себя ответственным перед ней.

Мартин негромко постучал в дверь его кабинета.

— Что мне делать дальше? Что ты скажешь? Расширить зону поиска, или начать с ближайшего города, или еще что-нибудь?

Мартин поднял бровь и развел руками в ожидании ответа.

Патрик, как руководитель расследования, тут же ощутил на своих плечах всю тяжесть ответственности. Не было никого, кто давал бы указания и распоряжался, в каком направлении им двигаться. Но в любом случае надо было действовать.

— Давай связывайся с крупными городами. С Гётеборгом ты уже разобрался, так что берись за Стокгольм и Мальме. Это для начала. Скоро мы получим первые отчеты от патологоанатома, и, если повезет, он нам выдаст что-нибудь интересное.

— О'кей.

Мартин хлопнул ладонью по косяку, повернулся и пошел в свой кабинет. Неожиданно раздался резкий звонок возле двери в участок; Мартин крутанулся на каблуках и поспешил открыть посетителю. Обычно это входило в обязанности Анники, но она отсутствовала, и теперь это делал Мартин.

Снаружи стояла девушка, она выглядела очень обеспокоенной. Девушка была худенькая, с двумя длинными светлыми косами и огромным рюкзаком на спине.

— I want to speak to someone in charge.[2]

Она говорила по-английски с сильным акцентом. Мартин подумал, что акцент, скорее всего, немецкий. Он распахнул дверь и жестом пригласил войти. Затем повернулся и крикнул в коридор:

— Патрик, к тебе посетитель.

Он запоздало подумал о том, что, может быть, стоило сначала самому выяснить, что ей надо. Но Патрик уже выглянул из кабинета, и девушка направилась к нему.

— Are you the man in charge?[3]

Патрику сильно захотелось послать ее подальше, нет, конечно, в смысле к Мелльбергу, который, говоря формальным языком, и был шефом. Но он моментально приструнил себя, заметив на ее лице неприкрытое беспокойство, и решил, что не стоит подвергать ее такому испытанию. Послать милую, симпатичную девушку к Мелльбергу — все равно что невинную овечку — к мяснику. Врожденное стремление защищать слабых и обиженных просто не позволяло Патрику сделать это.

— Yes, how can I help you?[4]

Он жестом пригласил ее проходить в кабинет и сел за письменный стол. С неожиданной легкостью девушка сняла свой здоровенный рюкзачище и аккуратно поставила его, прислонив к стене возле двери.