Проповедник

Вся злость, вся вина взорвались в Эфроиме, и его затянуло в какую-то темную мрачную дыру, что-то рвалось из него наружу, ему было необходимо избавиться от боли, горечи по поводу того, что он узнал. Его кулак взлетел вверх и со всей силой ударил Йоханнеса в лицо. Как в замедленной съемке, Эфроим увидел, что Йоханнес отшатывается назад, откидывая голову, и падает на массивный металлический измельчитель. Когда его голова ударилась о твердую стальную поверхность, в большом полупустом сарае раздался отчетливый тупой звук. Эфроим удивленно стоял и смотрел на Йоханнеса, безжизненно лежащего на земле. Он опустился рядом с сыном на колени и отчаянно пытался нащупать пульс. Безуспешно. Он приложил ухо к губам сына, надеясь услышать хоть один, пусть самый слабый вздох. И опять ничего. Медленно, но неотвратимо он понял: Йоханнес мертв, пал от руки собственного отца.

Он чуть не поддался первому порыву — бежать, звать на помощь, звонить в «скорую». А потом в нем заговорил инстинкт самосохранения. Эфроим Хульт мог быть кем угодно, но в первую очередь он умел выживать. Если он позовет на помощь, то ему придется объяснять и рассказывать, за что он ударил Йоханнеса, а этого нельзя делать. Он не должен допустить, чтобы все вышло наружу, — любой ценой. Девушки мертвы, а теперь мертв и Йоханнес. Прямо как по Библии: справедливость свершилась. Что касается самого Эфроима, то ему совсем не улыбалось провести свои последние дни в тюрьме. Он уже наказан: остаток жизни он будет казнить себя за то, что убил сына. Он принял решение и начал действовать, скрывая свое преступление. Слава богу, есть тот, кто ему поможет.

~ ~ ~

Ему было хорошо. Якоб наслаждался своей жизнью. Врачи дали ему максимум еще полгода, и он получил, по крайней мере, возможность провести эти месяцы в тишине и покое. Конечно, он скучал по Марите и детям, но они приезжали навещать его каждую неделю, а время между их посещениями он проводил в молитве. Он уже простил Господа за то, что тот оставил его в последний момент. Даже сам Иисус Христос стоял в Гефсиманском саду и кричал, обращаясь к небу, и спрашивал Своего отца, почему Тот Его оставил. Господь принес в жертву Своего единственного сына, и если Иисус смог простить, то даже он, Якоб, простил.

Большую часть дня Якоб проводил в больничном саду. Он знал, что другие заключенные избегают его, их всех за что-то осудили, большинство за убийства. Но по какой-то причине они считали, что он опасен. Они не понимали: ему это не доставляло никакого удовольствия, он не наслаждался тем, что убивал девушек, он это делал не ради себя самого — ему пришлось их убить, потому что в этом заключался его долг. Эфроим объяснил Якобу, что он так же, как Йоханнес, особенный, избранный. Да, он виноват, он принял наследие и не должен был позволить себе исчезнуть пораженным болезнью, которая навеки поглотит его.

Если бы он смог сделать это еще — то, что у него не получилось. За последние недели он пришел к выводу, что они с Йоханнесом выбрали неверный, ошибочный путь. Они попытались найти какой-то практический способ получить дар, но, наверное, они понимали все слишком буквально. Вероятно, им надо было начать искать как-то по-другому, изнутри. Молитвы и тишина помогли ему сконцентрироваться. Постепенно Якоб все лучше и лучше постигал себя, впадая в состояние медитации, и там он приближался к Богу и лучше понимал Его изначальный замысел. Якоб чувствовал, как в него вливается энергия, все его тело было исполнено силой и ожиданием. Скоро, очень скоро он будет пожинать плоды своего новообретенного искусства. Конечно, он еще больше корил себя за то, что без нужды отнял жизнь, но всегда так выходит, когда идет борьба между добром и злом. А в этом случае, особенно в перспективе, девушек можно считать неизбежной жертвой.

Послеполуденное солнце согревало его. Якоб сидел на садовой скамейке. После молитвы он чувствовал прилив сил, и ему казалось, что он сам светится вместе с солнцем. Посмотрев на свою ладонь, он увидел, как она излучает тонкий лучик света. Якоб улыбнулся: вот оно, началось.