Проповедник

На руке вдруг появилась полоска света, и она автоматически подняла глаза к его источнику. Маленькая щелочка проступала на темном, как бархат, черном фоне, и она заставила себя подняться на ноги и позвала на помощь. Никакой реакции. Встав на цыпочки, она попыталась дотянуться до источника света, но даже не приблизилась к нему. Зато почувствовала, как что-то закапало на поднятое вверх лицо. Капли воды превратились в ручеек, и она сразу ощутила сильную жажду. Даже не подумав, она инстинктивно открыла рот, чтобы всосать жидкость, жадно, большими глотками. Поначалу бóльшая часть проливалась мимо, но через несколько секунд она подстроилась и стала лихорадочно пить. Потом ей показалось, будто все окутал туман, и помещение завертелось. И настала сплошная темнота.

Линда, вопреки обыкновению, проснулась рано, но все-таки попыталась снова заснуть. Накануне вечером или ночью, если проявлять педантичность, она пробыла с Юханом допоздна и сейчас от недостатка сна ощущала нечто вроде легкого похмелья. Но впервые за последние месяцы она слышала, как по крыше стучит дождь. Комната, которую обустроили для нее Якоб и Марита, находилась прямо под коньком крыши, и звук стучащего по черепице дождя был настолько громким, что, казалось, эхом отдавался у Линды в висках.

Вместе с тем она впервые за долгое время проснулась утром в прохладной спальне. Жара продержалась почти два месяца и установила рекорд: лето выдалось самым жарким за последние сто лет. Поначалу Линда приветствовала палящее солнце, но несколько недель назад прелесть новизны ушла, и ей стало ненавистным просыпаться между влажными от пота простынями. Поэтому тем большее удовольствие доставлял сейчас проникавший под потолочные балки свежий прохладный воздух. Линда скинула тонкое одеяло и дала телу возможность почувствовать приятную температуру. Совершенно нетипично для себя она решила встать прежде, чем кто-нибудь выгонит ее из постели. Может, для разнообразия даже неплохо позавтракать не в одиночестве. С кухни доносилось звяканье расставляемой посуды, поэтому Линда надела короткое кимоно и сунула ноги в тапочки.

В кухне ее раннее появление вызвало удивление на лицах. Там уже собралось все семейство – Якоб, Марита, Вильям и Петра, но, когда Линда уселась на один из свободных стульев и принялась делать бутерброд, приглушенный разговор за столом резко оборвался.

– Приятно, что ты в виде исключения захотела составить нам компанию, но я бы еще больше обрадовался, если бы ты, когда спускаешься вниз, надевала чуть больше одежды. Подумай о детях.

От долбаного лицемерия Якоба у Линды подступила тошнота. Только чтобы позлить его, она слегка ослабила пояс тонкого кимоно так, что в вырезе показалась одна грудь. Лицо Якоба побелело, но он почему-то оказался не в силах вступать с сестрой в борьбу и промолчал. Вильям и Петра смотрели на нее с восхищением, и она стала строить им гримасы, отчего оба зашлись от смеха. Она не могла не признать, что дети очень славные, но со временем Якоб с Маритой их наверняка испортят. Получив полный курс религиозного воспитания, они утратят жизнерадостность.

– Так, успокойтесь. Во время еды сидите за столом как следует. Спусти ногу со стула, Петра, и сиди как большая девочка. Вильям, закрывай рот, когда ешь. Я не хочу видеть, что ты жуешь.

Смех детей затих, и они сели прямо, точно два оловянных солдатика с пустыми неподвижными взглядами. Линда вздохнула. Иногда ей прямо не верилось, что они с Якобом действительно родственники. Она была убеждена, что не существует брата с сестрой, более непохожих друг на друга, чем она и Якоб. Чертовски несправедливо, что он – любимчик родителей, которого те постоянно возносят до небес, а ее они только пилят. Разве она виновата в том, что появилась на свет поздно и внепланово, когда родители уже настроились больше не возиться с малышами? Или многолетняя болезнь Якоба до ее рождения отбила у них желание вновь подвергаться чему-то подобному. Конечно, она понимала весь ужас того, что он чуть не умер, но за что тут наказывать ее? Ведь не она навлекла на него болезнь.