– Громко, – отвечает он, и я смеюсь. – И крысы там все же есть, хоть они пока и не нападали на меня, – он замолкает. – Даре там понравилось бы.
Это имя падает между нами, словно тень, заслоняющая солнце. Мне сразу становится холодно.
– Слушай, – начинает он осторожно. – Я хочу поговорить с тобой обо всем, что случилось этим летом, – он прочищает горло. – О том, что случилось между…
Он показывает пальцем на себя и на меня.
– Ладно.
Лучше бы я не приходила. Я жду, что он скажет, что это было ошибкой. И он хочет остаться друзьями.
– Ты… – Он говорит так тихо, что я вынуждена наклониться к нему. – Я хотел сказать, ты помнишь?
– По большей части, – отвечаю я. – Но иногда все это кажется… нереальным.
Мы снова молчим. Он поворачивается ко мне. Мы так близко, что я могу разглядеть крошечный треугольный шрам, где во время игры во фризби ему однажды заехали локтем в нос. Так близко, что я могу разглядеть щетину на его челюсти. И его ресницы.
– А как насчет поцелуя? – спрашивает он хрипло, как будто долго молчал. – Он был реальным?
Внезапно я начинаю бояться: того, что может произойти дальше, а может и не произойти.
– Паркер, – начинаю я, но не знаю, как закончить. Я хочу сказать, но не могу. Я так сильно хочу это сказать.
– Я говорил тогда искренне, – быстро говорит он, не давая мне возразить. – Думаю, я всегда любил тебя.
Я смотрю вниз, моргая и пытаясь загнать назад слезы. Не знаю, что я чувствую: радость, вину, облегчение или все сразу.
– Мне страшно, – удается мне выговорить. – Иногда мне кажется, что я все еще не в себе.
– Мы все иногда сходим с ума, – говорит Паркер. Он берет меня за руку и переплетает наши пальцы. – Вспомни, как я все лето спал на улице, когда мои родители развелись.
Я не могу сдержать смех сквозь слезы, вспоминая тощего Паркера с серьезным лицом и как мы, сидя в синей палатке, поедали печенье прямо из коробки, а Дара всегда высыпала крошки себе прямо на язык. Я пытаюсь вытереть слезы, но это не помогает. Они все текут и текут, обжигая мне горло и грудь.
– Я скучаю, – говорю я. – Я так сильно по ней скучаю.
– Я знаю, – мягко говорит Паркер, сжимая мою руку. – Я тоже скучаю по ней.
Мы долго сидим так, бок о бок, взявшись за руки, пока сверчки не начинают свою песню, повинуясь тому же закону, по которому солнце садится, а луна занимает ее место; по которому зима сменяет осень, а потом уступает свое место весне; по которому за концом всегда следует начало.
– О боже мой. – Эвери, дочь Шерил, которая в скором времени, возможно, станет моей сводной сестрой, качает головой. – Поверить не могу, что тебе пришлось здесь работать все лето. Я работала в страховой компании отца. Можешь себе представить? – Она делает вид, что прислоняет трубку к уху. – Здравствуйте. Благодарим вас за звонок в «Шредер и Калис». И так сорок раз в день. Мать моя! Это что, бассейн с искусственными волнами?
Когда я сказала Эвери о том, что проведу день, помогая закрыть парк, думала, она решит перенести наш принудительный девичник. Но, к моему удивлению, она вызвалась помочь.
Правда, ее видение помощи заключалось в том, чтобы, растянувшись на лежаке и время от времени меняя позицию для более равномерного загара, задавать кучу случайных вопросов.
Но, как ни странно, не могу сказать, что мне так уж противна ее компания. Есть что-то успокаивающее в ритме ее нескончаемой болтовни и в том, как она считает все вопросы одинаково важными или одинаково тривиальными, я пока не поняла. Например, узнав о том, что этим летом мне пришлось побывать в психиатрической клинике, она сказала: «Господи! Если когда-нибудь будут снимать фильм о твоей жизни, я тоже хочу роль!» Что касается эмоций, тут она, словно газонокосилка, превращает все в одинаковую бесформенную массу.
– Как идут дела, Ник? – кричит через весь парк, сложив руки рупором, Паркер, который помогает демонтировать тенты в одном из павильонов.
Я показываю ему поднятый вверх большой палец, и он широко улыбается.
– Он такой классный, – говорит Эвери, сдвигая солнечные очки на нос, чтобы посмотреть в его сторону. – Ты
– Абсолютно, – в сотый раз с тех пор как Паркер нас покинул, отвечаю я. Но от одной мысли о нем внутри становится тепло и приятно, словно я глотнула хорошего горячего шоколада. – Мы просто друзья. Лучшие друзья. По крайней мере, были ими, – я тяжело вздыхаю. Эвери смотрит на меня, подняв брови. – Не знаю, кто мы друг другу сейчас… Но мне это нравится.